13) восстания и войны в Испании и Италии с
1808 г.; 14) пятая коалиция против Франции – 1809-1810 гг.;
15) поход на Россию и отступление –
1812-1813 гг.;
16) испанская конституция – 1812 г.;
17) шестая коалиция против Франции и
крушение империи Наполеона – 1813-1814 гг.;
18) временное возвышение Наполеона и
окончательное поражение его в 1815 г.
II. Период
понижательной волны первого большого цикла:
1) революционное возбуждение в Испании и
провозглашение конституции 1812 г. – в 1820 г.;
2) революционное возбуждение в Италии
(Карбонары) и подавление его реакционной коалицией европейских
держав – 1820-1823 гг.;
3) война с Турцией 1828-1829 гг. в связи с
борьбой за независимость Греции;
4) Июльская революция во Франции в 1830 г. и
ее рецидивы в последующие годы (Париж, Лион) – 1830-1834 гг.;
5) движение чартистов в Англии – 1838-1848
гг.
III. Период
повышательной волны второго большого цикла:
1) Февральская революция во Франции 1848
г.;
2) революционное движение в Италии и
вмешательство иностранных сил – 1848-1849 гг.;
3) революционное движение в Германии –
1848-1849 гг.;
4) революционное движение в Австрии и
Венгрии и подавление его в последней иностранным вмешательством –
1848-1849 гг.;
5) бонапартистский переворот во Франции 1851
г.;
6) Крымская война 1853-1856 гг.;
7) образование Румынии – 1859 г.;
8) война Австрии с Италией и Францией –
1858– 1859 гг.;
9) национальное движение в Италии за ее
объединение – 1859-1870 гг.;
10) национальное движение в Германии за ее
объединение – 1862-18770 гг.;
11) гражданская война в Соединенных Штатах
Северной Америки – 1861–1865 гг.;
12) восстание Герцеговины – 1861 г.;
13) война Пруссии и Австрии против
Дании-1864 г.;
14) война Австрии и южно-германских
государств с Пруссией и Италией – 1866 г.; 15) освобождение Сербии
– 1867 г.; 16) франко-прусская война 1870-1871 гг.;
17) революция в Париже, Парижская коммуна и
ее подавление – 1870-1871 гг.;
18) образование Германской империи –
1870-1871 гг.
IV. Период
понижательной волны второго большого цикла:
1) восстание Герцеговины против Турции –
1875 г.;
2) русско-турецкая война при вмешательстве
Австрии – 1877–1878 гг.;
3) начало раздела Африки между европейскими
империалистическими странами (Франция, Германия, Италия, Англия),
сопровождающееся столкновениями с туземцами, – 1870-1890 гг.;
4) образование объединенной Болгарии – 1885
г.
V. Период
повышательной волны третьего большого цикла:
1) столкновение Японии и Китая – 1895
г.;
2) война Турции с Грецией из-за Крита – 1897
г.;
3) испано-американская война 1898 г.;
4) англо-бурская война 1899-1902 гг.;
5) военная экспедиция великих держав в Китай
– 1900 г.;
6) объявление Федерации Австралийской
республики – 1901 г.;
7) русско-японская война 1904-1905
гг.;
8) русская революция 1905 г.;
9) турецкая революция 1908 г.;
10) аннексия Боснии и Герцеговины – 1908
г.;
11) военная экспедиция Франции в Марокко и
мароккский конфликт между Францией и Германией – 1907-1909
гг.;
12) военное столкновение Италии с Турцией
из-за Триполи – 1911-1912 гг.;
13) первая Балканская война 1912-1913
гг.;
14) вторая Балканская война 1913 г.;
15) новый переворот в Турции – 1913
г.;
16) китайская революция с 1911 г.;
17) мировая война 1914-1918 гг.;
18) русская революция в феврале 1917
г.;
19) Октябрьская революция в России,
гражданская война и иностранная интервенция – 1917-1921 гг.;
20) революция в Германии – 1918-1919
гг.;
21) революция в Австро-Венгрии – 1918-1919
гг.;
22) переустройство карты Европы по
Версальскому миру – 1918 г.».
Кондратьев довел свой список до 1918 г.
Однако в середине третьего цикла, в «длинные двадцатые» (1914-1934
гг.), в капиталистической системе произошли серьезные изменения, и
«понижательная» волна 1920–1945 гг. оказалась не менее, а более
насыщена событиями, чем «повышательная», представляя собою по сути
сплошную войну. Сравнение двух волн четвертого цикла тоже вносит
серьезные поправки в отмеченную Н.Д. Кондратьевым для первых двух с
половиной циклов регулярность. Возможно, мутация мирового
капитализма XX в. связана с окончанием эпохи классического
капитализма (1780-е – 1914 гг.), «цивилизации XIX века» и
наступлением эпохи социально-военного капитализма, черту под
которым подвели НТР, глобализация и... разрушение СССР.
Волны революций
цен – это периоды, когда цены на продовольствие постепенно
растут, а зарплаты снижаются; «девятый вал» этих волн – острейшие
кризисы, за которыми следуют периоды равновесия[122].
Первая волна революций цен – 1180-1350 гг.; кризисная фаза –
1320-1350 гг. («кризис XIV века»). Вторая волна – 1480-1650 гг.,
интенсив – 1590-1650 гг. («кризис XVII века»). Третья волна
(короткая) – 1730-1810 гг. («укороченность» связана, по-видимому, с
резким качественным изменением алгоритма развития – промышленная
революция плюс Французская революция и ее «экспортный вариант» –
наполеоновские войны. За каждой революционно-ценовой волной
следовал 70-летний период равновесия: 1400-1470, 1660-1730 и
1820-1880/1890 гг. С 1890-х годов покатилась новая волна революции
цен, вступившая в кризисную фазу в 1980-1990-е годы. Можно
предположить, что ближайшие 20-40 лет будут завершающей кризисной
фазой этой волны.
И, наконец, последнее – волны социальной борьбы низов и верхов в
Европе. Если 1380-1520-е годы – это в основном наступление
низов с постоянно нарастающим с последней трети XV в.
контрнаступлением верхов, то с разгрома крестьянской войны в
Германии (1525 г.) контрнаступление верхов разворачивается по
полной программе. Его основой стали серебро и золото Нового Света,
мощь «новых монархий», государство/state Старого порядка (сфера
социального насилия, выделившаяся из производственных отношений и
обладающая легитимностью на определенном пространстве) и военная
революция XVI в., создавшая армию нового типа. Этого верхам хватило
до конца 1780-х годов. С начала 1780-х начинается новая длинная
волна борьбы низов, которую в значительной степени направляют КС –
в этом она отличается от предшествующих как революционная от
бунташных. К середине XIX в. эта волна затухает, но вновь набирает
силу в начале XX в. (революции в Иране, Турции, Китае, Мексике и –
главное – в России) и окончательно выдыхается на рубеже 1960-1970-х
годов. С конца 1970-х годов начинается контрнаступление верхов во
всем мире; центральное событие здесь – уничтожение Советского
Союза.
Ну а теперь перейдем к истории КС в
контексте циклов и длинных волн капиталистической системы.
11.
Конспироструктуры: первый этап развития, 1710-1770-е
годы
Первый этап развития КС можно датировать
1710-1770-ми годами. Он важен в плане накопления сил и, как сказал
бы игрок в вэйци/го, «исходной расстановки камней». 24 июля 1717 г.
(день Иоанна Крестителя) представители четырех масонских лож («Гуся
и противня», «Короны», «Яблони», «Виноградной лозы»), собравшись в
таверне «Под яблоней» в Ковент-Гардене (Лондон), объявили о
создании Великой ложи вольных каменщиков[123].
Хотя масонство формально стартовало в 1717 г., как уже говорилось,
этому должен был предшествовать латентный период, о чем
свидетельствует сам факт объединения 24 июля уже существовавших
лож. Пройдет еще 20 лет, и в 1737 г. шотландский дворянин и якобит
шевалье Рэмзи не заседании Великой ложи Франции заявит о связи
масонов с тамплиерами[124].
Данная работа – не история масонства; здесь
также не разбирается вопрос древних (восточных) корней масонства,
его связи с культом змеи; в стороне оставлена также линия
Хирама[125],
древнего Египта и т.п. Все это очень важно, но, во-первых, меня в
данном случае интересует эпоха генезиса капитализма и самого
капитализма и поэтому приходится «обрубать» исследование XVI веком
и не «нырять» глубже в Колодец Времени. Во-вторых, масонские
структуры интересуют меня не сами по себе, а как одна из
разновидностей КС, которая была доминирующей в XVIII-XIX вв.
Начало XVIII в. с точки зрения циклов
накопления капитала и гегемоний – «межсезонье»: голландский цикл
накопления капитала затухает, а британский только начинает
разгоняться с середины XVIII в. Гегемония Голландии в прошлом, и
хотя объединенные силы Европы под руководством герцога Мальборо на
голландские и английские деньги нанесли поражение Людовику XIV,
т.е. французам, завершив противостояние Франции Европе и подавив
французскую попытку создания если не европейской, то
полуевропейской империи, то противостояние Великобритании и Франции
только разворачивалось, первый раунд состоялся в 1756-1763 гг. в
трех частях света (Европа, Азия/Индия и Америка).
Первый период развития КС совпал с самой
короткой (и в этом плане исключительной) волной революций цен –
1730-1810 гг.; правда, ее кризисная фаза (1790-1810) попадает на
начало второго этапа развития КС, но сути дела это не меняет. И,
наконец, в плане волн борьбы низов и верхов, 1710-1770-е годы – это
последние десятилетия контрнаступления верхов на позиции низов, с
1780-х годов начинается контрнаступление низов, и КС сыграют
большую роль и в его подготовке, и в «снятии урожая».
Какие задачи объективно стояли в начале
XVIII в. перед КС, этим наднациональным ядром, которое нашло себе
оболочку в виде Англии/Великобритании? Во-первых, легализация
своего существования, фиксация внешних форм, фасада, что и было
сделано в 1717 г. объявлением о создании Великой ложи Англии.
Во-вторых, расширение сети КС (на данном этапе это были почти
исключительно масонские ложи, однако, как мы помним, масонские ложи
– не единственная форма организации КС) в самой Великобритании,
укрепление позиций этих островных лож и, естественно, недопущение
реставрации Стюартов (т.е. победы якобитов). В-третьих, экспансия
на континент, создание сети континентальных лож под контролем
британских островных, расширение этой сети прежде всего во Франции
и в германских землях; во Франции – чтобы использовать их для
подрыва изнутри этого конкурента Великобритании как государства и
как возможной альтернативной матрицы КС; в Германосфере – чтобы
постепенно подготовить континентального противника Франции, а в
перспективе и России. С помощью России Великобритания устранила
Швецию как потенциального северного противника, но уже в 1714 г.
после Гангутского боя британцы почувствовали опасность подъема
нового противника и готовились нанести удар по Ревелю. Однако более
неотложные в более близкой для них зоне Европы дела, надвигающаяся
борьба с Францией отложили начало британско-русского соперничества
на сто лет.
Здесь необходимо подчеркнуть различие между
островными и континентальными ложами как двумя разными структурами
и в то же время процессами (способами, средствами) управления – при
единстве цели. Кроме того, внимание на это различие, уже вполне
отчетливое на первом этапе развития КС, обратил в свое время барон
Рауль де Ренн.
Островные ложи, существование которых
хранится в тайне от «неостровитян», – это форма организации тех
лиц, которые играют важную роль в политической,
социально-экономической и духовной жизни Великобритании; тот, кто
не состоит в ложах, едва ли может рассчитывать на серьезную
карьеру.
Идеология островных лож исходно носила
патриотический, национально ориентированный характер, упирала на
исконно английские традиции, следуя принципу «right or wrong, my
country». «Благодаря такому приему, – пишет де Ренн, – Англии в
течение долгого времени удавалось уберечь руководящие слои своего
собственного народа от той заразы, которые она вносила в остальной
мир»[126],
поскольку установка континентальных лож была диаметрально
противоположной таковой островных – космополитизм, подрывавший
государственность, традиции и религию (прежде всего католицизм)
континентальных государств в интересах Великобритании; в одних
случаях это была установка на «самоопределение наций», в других –
«объединение наций» (например, Германии и Италии под контролем
лож). «Из недр этих лож, покрывших с течением времени своими
филиалами все государства мира, вышли так называемые либеральные
учения»[127],
предназначенные сугубо на экспорт: континентальных «братьев» вели
по пути, прямо противоположному тому, которым шли «островные»:
«разрушая традиции в других землях, Англия бережет их у себя как
зеницу ока, ибо это ее главное духовное богатство, составленное как
синтез из многовекового опыта [...] Осмеивая внешние формы
традиционного быта других нардов, Англия с умилением держится за
свои формы, за свои обычаи и за свои церемонии, как факторы,
отмежевывающие ее от остальных рас и народов, и в этом она следует
по стопам другого народа, который благодаря таким же причинам,
пронес сквозь тысячелетия свою национальность и сохранил ее
жизненные силы до настоящих дней»[128] – де Ренн имеет в виду, конечно же,
евреев.
Французское масонство, так же как и
английское, коренится в Средних веках. Однако нововременное
масонство Франции теснейшим образом связано с Англией; с одной
стороны, с внутриполитической борьбой в ней в конце XVII – начала
XVIII в., с другой – с модой на английское, с восторгами по поводу
английского государственного строя, которые выражали люди типа
Вольтера и Монтескье.
После свержения Стюартов в Англии в 1688 г.
король Яков получил убежище у Людовика XIV (Яков был внуком Генриха
IV, как и Людовик). Эмигранты-якобиты были первыми организаторами
лож во Франции. В 1717 г. во Франции была создана «Великая
Лондонская ложа». В 1726 г. Чарлз Рэдклифф, сын незаконнорожденной
дочери Карла II, возглавил шотландскую ложу «Святого Томаса». К
1742 г. во Франции существовало около 200 лож, чему в решающей
степени способствовало желание французской знати пересадить на
французскую почву английские порядки, т.е. ограничить власть короля
и церкви. Тем не менее, как подчеркивают исследователи, до 1771 г.
французские ложи находились «в состоянии спячки»[129].
9 марта 1773 г. была организована «Великая национальная ложа
Франции», которая 22 октября того же года приняла название «Великий
Восток Франции». Была создана жесткая иерархическая структура и,
по-видимому, поставлена задача взятия власти в стране. При этом
масоны искусно скрывали свои намерения, вплоть до того, что король
и королева покровительствовали им и защищали от нападок. Прозрение
пришло слишком поздно, уже после того, как началась революция. 17
августа 1790 г. Мария Антуанетта писала своему брату, австрийскому
императору Леопольду II: «Остерегайтесь всякого масонского
сообщества. Этим путем все здешние чудовища стремятся во всех
странах к достижению одной и той же цели». Показательно, что в
масонских ложах против короля объединились представители знатных
фамилий, чьи интересы по устранению Людовика XVI совпали с
британскими интересами по подрыву Франции и по возможности
превращению ее в британского пристяжного, что и произошло после
1815 г., уже на втором этапе развития КС.
Континентальные ложи à la Альбион
распространялись не только во Франции, но и в германских землях, в
частности в Пруссии. Британцы были заинтересованы в подъеме этой
страны как своего военного орудия на континенте. Фридрих II
(имперская традиция в масонстве) это прекрасно понимал, однако,
во-первых, вынужден был считаться с обстоятельствами; во-вторых,
решил использовать ложу с дальним стратегическим прицелом к выгоде
Пруссии. При поддержке контролируемых британцами континентальных
лож Фридрих II, посвященный в масоны в 1738 г., становится Великим
мастером германских лож (к 1746 г. их было уже 14), тайно стараясь
в то же время минимизировать разрушительное влияние лож не просто
развитием, а насаждением немецкого патриотизма (нередко в
военизированном варианте) и нравственной дисциплины: по всей
Пруссии стали создаваться немецкие патриотические союзы и общества.
В тайном политическом завещании Фридрих писал наследникам о
необходимости постепенного объединения немецких патриотических
союзов в немецкие ложи и обретения ими самостоятельности по
отношению к британским. Забегая вперед, отмечу, что британцам не
удалось подавить немецкий дух, как они это в значительной степени
проделали с французским духом, и в 1940 г. Черчилль открыто заявит,
что Великобритания борется не с Гитлером и даже не с
национал-социализмом, а с духом Шиллера, с духом немецкого народа,
с его мощью, чтобы он никогда не возродился. Удалось ли англосаксам
после 1945 г. задавить немецкий дух? В значительной степени, но
хочу надеяться, что не полностью и не навсегда. В европейской
политике – в Семилетней войне (1756-1763 гг.) – Фридрих II играл на
стороне Великобритании, и хотя он был почти разгромлен русскими,
Великобритания взяла верх над Францией в первом раунде борьбы за
мировую гегемонию.
Если говорить о результатах первого этапа
развития КС в самой Великобритании, то к концу XVIII в. там
окончательно сложилась система, в которой так называемые
«представительные учреждения» (Палата лордов, Палата общин),
политические партии, «свободная пресса» – это лишь бутафория,
рассчитанная на то, чтобы ввести мир и простых англичан в
заблуждение и дисциплинировать их в нужном для реальных верхов
направлении. Как бы ни называлась «партия, которая приходит к
власти, ее политика является, в сущности, продолжением всей
предшествующей политики, в том числе и политики противоположной по
названию партии, так как вся политика ведется и регулируется одним
и тем же, общим для всех партийных деятелей, органом. Если и
происходят колебания, то только такие, которые не затрагивают
жизненных сторон государства и которые почему-либо нужны в данный
момент для иностранной политики. Последняя же именно поэтому всегда
во все времена и отличалась своей традиционностью, непрерывностью и
последовательностью в своих стремлениях и достижениях. В то время
как в других странах новые государственные деятели зачастую
разрушали то, что было сделано их предшественниками, в английской
политике каждый новый деятель, независимо от своей партийности и
личных симпатий, продолжал неуклонно идти теми же путями и к той же
цели, как и все его предшественники»[130].
Гарантией такого хода вещей является власть КС, точнее, верхней их
части, «внутреннего контура».
12. Второй этап
развития конспироструктур, 1770-1870-е годы: взгляд с
высоты
Новый (второй) этап развития КС (1770-1870-е
годы) начался тремя важными событиями по обе стороны Атлантики. В
1776 г. на германской почве возникла структура, которой суждено
было сыграть большую роль, причем главным образом не столько в
Германии, хотя и здесь идеи ее представителей повлияли как на
масонов, так и на революционеров, сколько за ее пределами, включая
Америку.
В том же году представители
североамериканских колоний Великобритании объявили об отделении от
метрополии и образовании нового государства – Соединенных Штатов
Америки, которое, не имея феодальной традиции и будучи
искусственным, стало играть роль полигона для различных КС.
В 1789 г. началась Французская революция, в
подготовке которой значительную роль сыграли масоны, иллюминаты,
швейцарские и французские банкиры и Великобритания, точнее, ее
спецслужбы. Закончился второй этап франко-прусской войны, исход
которой в значительной степени был предопределен сговором
французских, немецких и британских «братьев». Таким образом, второй
этап развития КС начался и закончился на германо-французской почве
с американским «вкраплением» (если на старте это была война за
независимость, то в финале – Гражданская война 1861-1865
гг.).
С точки зрения циклов накопления капитала
второй этап развития КС совпадает со значительной частью
британского цикла накопления; в плане борьбы за мировую гегемонию
это финальная фаза англо-французского соперничества (1790-1815 гг.)
и пик гегемонии Великобритании (1815-1871 гг.). Второй этап
развития КС – это полторы кондратьевской волны: первая (1780/90-е –
1844) и А-фаза (1844-1873) второй; это кризисная фаза (1790-1810-е)
третьей волны революции цен и «викторианское равновесие»
(1820-1890-е). Ну и, конечно же, это острое начало новой длинной
волны борьбы низов против верхов – «эпоха революций» (Э. Хобсбаум)
1789-1848 гг. и «длинные пятидесятые» (1848–1868/73), когда бурное
развитие капитала немного затенит борьбу низов, которая, однако,
никуда не денется; КС и Великобритания будут активно использовать
эти движения в своих интересах, хотя общая картина самого
«конспироструктурного мира» усложнится – отражение того факта, что
намного более сложным стал Большой Мир. В связи с этим усложнились
и укрупнились задачи КС и вообще структур, действующих
преимущественно тайно, например, «высоких финансов», мощь которых к
концу XVIII в. выросла настолько, что они начали ставить поистине
грандиозные задачи. Но сначала о КС.
Последние в лице масонов и иллюминатов, как
мы увидим ниже, вполне конкретно поставили задачу свержения
монархии во Франции. Почему во Франции? Во-первых, потому что там
были весьма сильные континентальные ложи, объединявшие значительную
часть французской аристократии и дворянства, настроенных против
короля. Эти ложи ощущали возможность своего прихода к власти, для
одних это означало лишь ограничение королевской власти, для других
– установление республики. Во-вторых, удар по короне, а
следовательно по Франции соответствовал интересам Великобритании,
правящие круги и спецслужбы которой экономически, информационно и
организационно работали на социальный взрыв во Франции, тем более,
что почва для него была относительно благоприятной. В-третьих, это
соответствовало интересам крупного финансового капитала как мощной
наднациональной силы.
В 1773 г. во Франкфурте в доме Майера Амшеля
Ротшильда состоялась тайная встреча 13 наиболее богатых и
влиятельных банкиров. На встрече обсуждался вопрос: как обеспечить
финансовый контроль над всей Европой, а затем и над миром? Иными
словами, речь шла о чем-то вроде мирового правительства банкиров.
После наполеоновских войн Ротшильды попытаются продвинуть эту идею
в реальную политику, однако на их пути встанут русские цари –
Александр I, а затем Николай I. Отсюда ненависть Ротшильдов к
России, русскому самодержавию и Романовым. Когда в последней трети
XIX в. Александр II, а затем Александр III через посредников
предложат перестать финансировать революционное движение в России,
т.е. заключить мир, оба раза ответ был в том смысле, что с
Романовыми у Ротшильдов мира быть не может.
В-четвертых, последнее по счету, но не по
значению, в свержении Бурбонов (но не монархии во Франции) была
заинтересована часть европейской аристократии и ее оргцентр – орден
Приорат Сиона. Его представители считали единственными законными
королями Франции потомков Меровингов, в частности, герцога Карла
Лотарингского, с которым были связаны и основатель иллюминатства
Вейсхаупт, и финансировавший его в течение какого-то времени Майер
Амшель Ротшильд.
Таким образом, в начале второго этапа
развития КС ими была поставлена задача свержения монархии во
Франции и резкого ослабления позиций католицизма в этой стране. И
если для Приората Сиона речь шла о смене династии на троне, то для
масонов, иллюминатов и финансистов это был лишь первый шаг в
реализации геоисторического процесса, финалом которого должна была
стать наднациональная политико-экономическая целостность,
управляемая наднациональной же структурой – и никаких монархий и
христианств; таким образом, здесь совпадали интересы масонства и
иудаизма. С точки зрения практической геополитики все это
соответствовало интересам организованного в островные ложи и клубы
британского правящего класса, готовившегося к финальной схватке с
Францией за мировую гегемонию – к окончательному решению
«французского вопроса».
Задачи, которые ставили КС в начале второго
этапа своего развития, были выполнены, однако возникли новые,
логически вытекавшие из новой обстановки, создавшейся в результате
решения этих задач. Это, во-первых, русский вопрос, с которым КС и
Великобритания столкнулись уже в 1820-е годы; во-вторых, это
ситуация в мире самих КС – развитие революционного движения и
«диких лож». Все это увенчалось колоссальными потрясениями «длинных
пятидесятых» (1848-1867/73), которые подвели черту и под вторым
этапом развития КС, и под пиком британской гегемонии, заставив
британцев искать и создавать иные, немасонские формы КС. Ну а
теперь по порядку, начнем с иллюминатов.
В 70-е годы XVIII в. на немецкой почве
возникла КС, которая (официально) просуществовала очень недолго,
была далеко не такой многочисленной, как масонские ложи, но сыграла
большую роль в оформлении антисистемных идей XIX-XX вв., повлияв и
на масонов, и на революционеров, и на общественное сознание Европы
и Америки в целом. Речь идет об иллюминатах, одной из самых
законспирированных КС: в отличие от членов других тайных обществ,
ни один иллюминат не нарушил обет молчания[131],
наша информация об этом ордене почерпнута из документов, либо
изъятых насильственно, либо случайно попавших в руки властей, а
затем – историков.
Основал общество иллюминатов Адам Вейсхаупт
(р. 1748 г.). По одной версии, его отцом был профессор
Ингольштадтского университета барон Икштатт; по другой, Икштатт был
его крестным отцом[132],
а биологическим отцом был раввин. Образование Вейсхаупт получил в
иезуитском колледже – Марианской конгрегации, или Круге св.
Людовика[133].
Иезуиты возлагали большие надежды на талантливого юношу,
восторженно относившегося к ордену и в 20 лет ставшего профессором
университета. (Л.М.М. Отеро Вейсхаупт напоминает Д. Хосе Мария
Эскрива, основавшего в 1928 г. в возрасте 26 лет «Опус Деи».)
В какой-то момент Вейсхаупт разочаровался в
католицизме и иезуитах, отбросил веру в бога и стал атеистом, а в
профессиональном плане – яростным критиком метафизики Канта. В 1771
г. он вступил в масонскую ложу – по крайней мере так гласит
официальная версия. Однако если учесть наличие серьезных
свидетельств в пользу того, что созданное впоследствии общество
иллюминатов было реализацией плана по проникновению в масонство и
установлению контроля над ним, то поворот в карьере Вейсхаупта
скорее всего представляет собой типичную оперативную игру иезуитов.
Это очень похоже на них; как писала монахиня М.Ф. Кьюсак, «иезуиты
предлагают миру систему теологии, с помощью которой можно
безнаказанно нарушать любой закон, божественный или человеческий, и
которая может пренебречь даже папскими буллами»[134]. Иезуиты клялись бороться со всеми, кто
противостоит католицизму, и в то же время братались с масонами.
Воспитанный такими людьми Вейсхаупт мог играть в самые разные
игры.
1 мая 1776 г. Вейсхаупт, теперь уже якобы
разочаровавшись в масонстве, создает свою КС – Ordo Illuminatorum,
а сам принимает имя «Спартак». B качестве образца организации
«Спартак» берет орден иезуитов. У иллюминатов была трехуровневая
структура: подготовительные уровни (три ступени), символические
(пять ступеней) и тайные (четыре ступени). Формально новичкам
объясняли, что иллюминаты значит «просвещенные», «просветленные» и
что организация имеет истинно христианскую направленность. Однако
на самом деле у иллюминатов, как это обычно бывает с тайными
обществами, было не одно дно, а сразу несколько.
Во-первых, на рубеже 1760-1770-х годов орден
иезуитов был на грани запрета в некоторых странах, и так оно и
вышло, в 1773 г. папа Климент XIV своей буллой запретил орден.
Иисус, имя которого носил орден, говорил: «Я свет миру».
«Просветленные» Вейсхаупта вполне могли быть одной из
структур-поплавков иезуитов, и чем больше «Спартак» поносил своих
бывших наставников, тем более вероятной кажется эта версия.
Далее. В XIV-XV вв. в Германии существовала
секта под названием «иллюминаты», или Братья Свободного Духа, и это
были вовсе не просветленные «любители Иисуса», а сатанисты. Для
«посвященной» части иллюминатов этот термин не имел «ничего общего
с теософией иллюминатов – столь популярной в свое время – а связан,
скорее, с odium theologicum («теологической ненавистью») и обладал
необычным для той эпохи сходством с манихейством, дуализмом и
пантеизмом. Его члены будут думать, что вступили в новое тайное
общество, несущую силу и способную изменить мир. Но те немногие,
кто был завербован Вейсгауптом и вошел вместе с ним в состав
«ареопага», действительно будут просвещены
носителем света, Люцифером»[135]. (Ареопаг – руководящий орган
ордена.)
Наконец, есть исследователи, копающие еще
глубже и связывающие иллюминатов XVIII в. – через
иллюминатов-сатанистов XV в. – с гностическими, а также восточными
культами, в частности «рошания» («просветленные» в Афганистане). Ф.
Гардинер высказывает мысль, что проникновение с помощью иллюминатов
в мир масонства было программой-минимум католической церкви и
конкретно иезуитов; программой-максимум был «всесторонний доступ к
другим тайным обществам»[136] как в Европе, так и за ее пределами,
эдакая «операция “Трест”» католической церкви.
Основными целями ордена иллюминатов
провозглашались следующие:
1. Упразднение монархии или какой бы то ни
было другой формы правления.
2. Упразднение частной собственности и
отмена наследственных прав.
3. Упразднение патриотизма и
национализма.
4. Упразднение семьи и института брака,
создание системы детского образования в коммунах.
5. Упразднение религий[137].
В этих пяти пунктах поразительным образом
совпадают программы всех революционных, антисистемных движений
конца XVIII – начала XXI в., с одной стороны, и приверженцев
«нового мирового порядка» из среды мировой верхушки, с другой
(кстати, сам Вейсхаупт говорил о необходимости мирового
правительства). Т.е. перед нами универсальная лево-правая
(право-левая) матрица, обеспечивающая союз любых противников
существующего режима.
Кроме того, Вейсхаупт осуществил
исключительно важный в идейном («идеологическом») отношении двойной
синтез, объединив на первый взгляд необъединимое. Во-первых, он
объединил в своем учении традиции двух враждующих орденов –
тамплиеров и Приората Сиона (начало вражды датируется 1188 г.,
когда тамплиеры срубили в Жизоре, во Франции, вяз – символ их связи
с Приоратом Сиона)[138].
Из наследия первых пришли манихейство, республиканские политические
убеждения и стремление свергнуть Бурбонов как ветвь Валуа,
уничтоживших орден. Из наследия Приората пришли каббалистика,
теории розенкрейцеров, преклонение перед царями Иерусалима,
считавшимися родоначальниками Меровингов, а следовательно, опять же
стремление свергнуть Бурбонов и посадить на трон потомков
Меровингов. Во-вторых, Вейсхаупт объединил рационализм Декарта и
Ньютона (розенкрейцерская традиция, восходящая к венецианцам) и
антирационализм Руссо и его восходящие к Ф. Бэкону размышления о
Новой Атлантиде, которую можно и нужно создать в Новом Свете.
(Кстати, именно Америка стала прибежищем части баварских
иллюминатов, переселившихся за океан и создавших там свои тайные
общества, например, «Череп и кости» в Йейле.) Такое соединение
несоединимого – очень характерный иезуитский прием, Вейсхаупт
прошел хорошую школу.
В 1777 г. Вейсхаупт вступил в масонскую ложу
«Theodor zum guten rat» и начал распространять свои идеи в ней, а
посредством этой ложи – в масонстве. В то же время он развернул
вербовку в члены своего ордена, в том числе в масонской среде, при
этом предпочтение отдавалось знатным, богатым и высокообразованным
людям, с одной стороны; с другой стороны, активная работа велась
среди юношества.
Общество носило сверхзаконспирированный
многоиерархический характер; каждый его член был обязан шпионить за
другими и дважды в месяц представлять отчет о проделанной работе. В
целях сбора информации, а также для придания «ордену
респектабельности, Вейсхаупт принимал туда и женщин, которые, по
сути дела, были куртизанками, обслуживающими богатых и знатных
иллюминатов. Некоторых дам Вейсхаупт подсылал к вельможам и
сановникам, которых хотел скомпрометировать, а затем шантажировал
этих искателей приключений. Им не оставалось ничего иного, как
сотрудничать с орденом. В противном случае на их карьере можно было
ставить крест»[139].
Огромную роль в деятельности иллюминатов
сыграл барон Адольф фон Книгге. Фон Книгге был масоном высшей
степени посвящения Исправленного Шотландского обряда[140], много поездил по Европе. После
знакомства с Вейсхауптом фон Книгге потребовал, чтобы его посвятили
в реальную суть дел общества, после чего 1 декабря 1781 г. заключил
с ареопагитами формальный договор. По договору он должен был
разработать всю систему иллюминатов, связать ее с масонскими ложами
и обеспечить в них перевес иллюминатов[141]1,
т.е. подмять масонов под себя.
«Творческому воображению Книгге предстояла
увлекательная работа. И он справился с ней, создав глубокомысленную
систему в фантастически-теософской форме. Возвратившись во
Франкфурт, он немедленно принялся за работу. Сохранив созданную
Вейсгауптом начальную школу, объединившую в себе классы учеников,
минервалов и малых Иллюминатов, он выработал ритуал для средних
разрядов и малых мистерий. Большие мистерии с разрядами магов и
королевским не были осуществлены.
Вся система в ее целом сохранила иезуитский
характер и узаконила деспотическую опеку и надзор за остальными
членами. Для эпохи просвещенного деспотизма такая опека была менее
оскорбительна, чем для нас. Она была даже необходима для
распространения просвещения. А от надзора люди с положением были
заранее ограждены. Для новичков и минервалов, побуждаемых к
прилежным занятиям и обязанных беспрекословным послушанием,
сущность ордена оставалась сокровенной тайной»[142].
Со временем между Вейсхауптом и фон Книгге
возник конфликт – идейные разногласия плюс борьба за власть, за
которым последовал разрыв.
В 1783 г. у иллюминатов начались проблемы.
Мюнхенский книготорговец Штробль, которому отказали в приеме в
орден, поднял шум; к нему присоединились некоторые члены ордена.
Затем властям случайно (случайно ли?) попали бумаги с планами
ликвидации монархии, религии и семьи, и это произвело эффект
разорвавшейся бомбы.
В июне 1784 и в марте 1785 г. курфюрст Карл
Теодор запретил у себя все тайные общества, включая масонов и
иллюминатов. Орден ушел в подполье и как бы растворился, сам
Вейсхаупт умер в 1830 г., по другой версии – в 1822 г. В конце XIX
в. орден был формально восстановлен и существует до сих пор,
представляя собой скорее всего структуру прикрытия. Ее задача –
отвлекать внимание от невидимого ордена, который не только не
прекратил своего существования, но оказал огромное воздействие на
«повестку дня» нашего времени. И если Вейсхаупт был действительно
сыном раввина, то можно сказать, что его влияние на идеологию и
целеполагание современного мира сопоставимо с влиянием внука
раввина из Трира. Иллюминаты, просуществовавшие в их «чистом» виде
десяток лет, оказали как минимум не меньшее влияние на современный
мир, чем масоны, существующие уже столетия. Со времен Французской
революции (а якобинцы, да и не только они, они – в крайней форме,
реализовывали по сути программу иллюминатов) масонские идеи
воспринимаются сквозь иллюминатскую призму. То есть идеи и
программа иллюминатов считаются масонскими, хотя это разные вещи. В
то же время как иллюминатские по происхождению и сути
воспринимаются не только идеи революционеров от якобинцев до левых
большевиков, но и их политического антипода – правых сторонников
Нового мирового порядка. Идеи Вейсгаупта прочно вошли в арсенал КС.
Во многом именно поэтому у многих создается впечатление, что за
всеми заговорами в мире стоят иллюминаты.
У Вейсхаупта был поразительно широкий круг
знакомых – от молодого Робеспьера и Майера Амшеля Ротшильда,
основателя династии, до Карла Лотарингского, это потомок
Меровингов, великий магистр ордена Приорат Сиона, смертельный враг
Фридриха II, командующий австрийской армией в Семилетней войне и
ненавистник Бурбонов.
Оба эти человека – Карл Лотарингский и
Ротшильд – каждый по своим причинам стремились к свержению
королевской власти во Франции. Карл Лотарингский считал французский
трон своим по праву потомка Меровингов, а Бурбонов – выскочками в
длинном ряду узурпаторов, начиная с Каролингов. К французскому
трону вели два возможных пути – долгий и быстрый. Долгий путь
предполагал родственный захват трона. Карл уже породнился с
австрийским домом, представительница которого Мария Антуанетта
стала женой Людовика XVI. Однако потомка Меровингов могли опередить
британские масоны и Фридрих, и потому Карл начал подталкивать
Вейсхаупта к организации революционных действий во Франции.
В 1773 г. Вейсхаупт познакомился с
Ротшильдом, с которым активно обсуждал ни много ни мало вопросы
мировой революции. У самого Ротшильда были свои отношения с Карлом
Лотарингским и, как минимум, до 1776 г. Майер Амшель и еще четыре
еврейских клана оказывали финансовую помощь Вейсхаупту.
Иными словами, Вейсхаупт своим учением,
помимо прочего, создал общую идейную базу для всех, кто стремился
свергнуть Бурбонов, вместе с ними – монархию во Франции и, в
конечном счете, монархию вообще. Это – не говоря об общей
концептуальной основе антисистемных сил XIX в., на которую
впоследствии удивительно органично легло учение Маркса. Ясно, что
все это не могло не заинтересовать главного противника Франции –
Великобританию, британские ложи и британскую разведку, активно
работавшую на ослабление Франции. Впрочем, именно в середине 1770-х
годов, во время подъема иллюминатства, британцы столкнулись с
серьезнейшими проблемами «на собственном дворе».
13. Американская
сецессия и британские трудности
В 1770-е годы в североамериканских колониях
Великобритании развернулось движение за отделение от метрополии,
превратившееся в 1775 г. в войну за независимость. То был типичный
внутренний конфликт в среде капиталистического класса Британской
империи. Он был вызван усилившимся давлением Лондона на колонии –
финансовым и административным. Вообще нужно сказать, что в середине
XVIII в. практически все европейские государства усилили
вмешательство в жизнь и хозяйство локальных общностей[143].
Однако в случае с Новой Англией ситуация усугублялась тем, что
после окончания Семилетней войны (1756-1763) британский долг
достигал 140 млн фунтов, а этот регион был, возможно, самым богатым
в мире по доходу на душу населения[144].
Попытку метрополии поправить свои дела за счет колоний и ограничить
местную власть – британский парламент начал вмешиваться в дела
североамериканских колоний значительно более плотно, чем
раньше[145],
– североамериканские элиты восприняли как нарушение общественного
договора между ними и короной[146].
Это и привело к столкновению. Разделительная линия в столкновении
проходила, однако, не между Америкой и Великобританией, а рассекала
обе страны, причем на стороне «сецессионистов» оказались
влиятельные силы метрополии, что в конечном счете и решило судьбу
войны, США и Первой Британской империи, приведя ее к финалу. В то
же время 40% населения североамериканских колоний были сторонниками
короны, лоялистами, однако их перевесили противники ведения
британцами войны, находившиеся в самом Лондоне. Прежде всего это
был Сити, который вел настолько яростную лоббистскую кампанию
против войны, что король счел нужным публично высказать удивление
тем, что его подданные поддерживают мятежников и мятежный дух.
Однако Сити это проигнорировал – до такой степени, что группы,
занимавшиеся отловом людей на флот для войны с поддерживавшей
мятежников Францией, не осмеливались заходить на территорию Сити.
Ну а провозглашение Америкой независимости было встречено в Сити с
величайшей радостью, о чем сообщает официальная запись, хранящаяся
в архиве Сити.
«Ситийцы» объясняли свою позицию тем, что
война в Америке может нанести «кровавую рану принципу
свободы»[147]. Разумеется, речь должна идти и об
экономическом интересе, но само упоминание свободы – явное
свидетельство масонского следа. Британские «братья» вовсе не хотели
сражаться против американских, тем более что победа последних
обещала возможность создания с чистого листа искусственного
масонского государства без и вне монархическо-католической традиции
и европейских исторических традиций вообще.
Само американское масонство официально
оформилось в 1720-е годы, однако первые представители масонства и
других либерально-мистических течений появились в Америке еще в
1607 г.; в 1680-е годы в Америку эмигрировал масон Абердинской
ложи, став вице-губернатором Нью-Джерси. С самого начала
американские масоны поставили задачу: воплотить в реальность утопию
Атлантиды. Большую роль в развитии масонства в Америке сыграл
Бенджамин Франклин – «человек со стодолларовой купюры».
Значительную роль в победе американского
сегмента имперского капиталистического класса сыграло то, что и
британская армия, и местная верхушка были пропитаны масонством. Но
едва ли можно говорить о событиях, как о четко организованном
масонском заговоре – из 56 подписавших Декларацию независимости
масонами были только 9 и еще 10 под вопросом; правда, некоторые
исследователи относят к масонам 53 из 56, но это сомнительно; из 74
старших офицеров Континентальной армии масонами были 33. Это – не
говоря о том, что американские масоны не были едиными. Однако сам
факт наличия масонской среды, а также то, что масонами были
наиболее активные и руководящие деятели «сецессионистов»,
определявшие ход событий, свидетельствует о масонском характере
движения.
Аналогичным образом либо практикующими
масонами, либо людьми, разделяющими масонские ценности, были многие
британские военные в Северной Америке. Ценности и идеалы, за
которые сражались колонисты, были масонскими[148].
Иными словами, война за независимость была по большей части борьбой
наднациональной масонской сети, масонского интернационала,
опиравшегося на финансовую мощь Сити, с британской монархией – и КС
в очередной раз взяли верх. Впрочем, британские власти не считали
1783 г. миром, для них это было лишь временное перемирие, однако
ситуация во Франции, а затем революционные и наполеоновские войны
не позволили им восстановить политический контроль над США[149].
Естественно, в результате победы масоны
оказались во главе государства, определяя его дальнейшее развитие.
«Фримасонство оказывало намного большее влияние на установление и
развитие американского правительства, – писал масонский историк Р.
Хитон, – чем какой-либо иной институт. Со времен первых
конституционных конвенций ни историки, ни члены братства не
осознали, сколь многим США обязаны фримасонству и насколько велика
была роль, которую оно сыграло в рождении (американской. – А.Ф.)
нации и государства»[150].
Конституция 1787 г. была масонской. Первый президент США Джордж
Вашингтон был Великим Мастером ложи № 22 в Александрии, штат
Вирджиния; принятием президентской присяги Вашингтоном руководил
Роберт Ливингстон, великий магистр Великой ложи Нью-Йорка;
обер-церемонимейстером был масон Джейкоб Мортон, а сопровождал
Вашингтона мастер Александрийской ложи генерал Морган Льюис[151].
Масонами высоких степеней были первый вице-президент Джон Адамс,
Томас Джефферсон, Генри Нокс[152].
Пожалуй, в наибольшей степени масонский
характер нового государства получил отражение в масонской символике
столицы США – Вашингтона, спланированного масоном, членом общества
Цинцинната Пьером-Шарлем Ланфаном. «Церемония торжественной
закладки углового камня Капитолия была проведена в полном
соответствии с масонским ритуалом. Вашингтон выполнял функции
мастера, на нем был фартук и пояс ложи»[153].
Тайная масонская геометрия и эзотерическая символика отражена не
только в архитектурном плане Вашингтона, но также в большой
государственной печати и на однодолларовой купюре (с 1778 г.). Так,
белоголовый орлан символизирует знак Скорпиона; око – богиню Исиду;
девиз «Annuit Coeptis» из 13 букв взят из «Энеиды» Вергилия и
является молитвой языческому богу Юпитеру; при этом вергилиевское
слово «annue» было написано как «annuit», чтобы общее количество
букв стало 13[154]. Иными словами, за масонской символикой
скрывается символика более древних и средневековых культов и
мистерий, главным образом не только, а, возможно и не столько
европейских, сколько ближневосточных. На эту тему написан ряд
исследований, убедительно показывающих, что геометрический рисунок
городской панорамы отражает исключительно важную роль братьев по
обе стороны океана в возникновении США[155].
Забегая вперед, отмечу, что после
образования США влиятельные силы в Великобритании и связанные с
британцами швейцарские банкиры делали все, чтобы вернуть страну под
британский контроль. Одним из главных оперативных центров этих сил
стала Шотландия, а ещё точнее – Эдинбург. Шотландцы вообще играли
большую роль как в Ост-Индской Компании, так и в британской
разведке. Распространение масонских лож Шотландского обряда решало
для Великобритании многие проблемы, хотя далеко не всегда: так,
отцы-основатели США, в отличие от Б. Франклина, были главным
образом «шотландообрядцами», а их противники из колониальной
администрации – главным образом розенкрейцерами. Иными словами,
перед нами картина намного более сложная, чем «масонский заговор»,
– это и внутримасонское противостояние, и «масонские игры»
спецслужб и иезуитов, и многое другое.
Британская SIS (Secret Intelligence Service)
активно использовала шотландских интеллектуалов – и как бойцов
информационной войны, и как оперативников. Так, Адам Смит с 1760-х
годов выполнял задание Шелбурна по разработке мер подрыва
французской экономики. Вальтер Скотт по сути выполнял функцию
эдинбургского оперативника SIS[156].
Структурами прикрытия SIS в городе были журнал «Edinburgh review» и
медицинская школа, которая курировала, а де-факто контролировала
многие престижные медицинские центры в Европе, используя их как
фактор влияния на пациентов из представителей европейской верхушки;
это старая традиция тамплиеров и Приората Сиона – влияние на
представителей политической элиты и сбор информации о них с помощью
сети контролируемых медицинских учреждений. Впрочем, американцам в
их противостоянии британцам в первой трети XIX в. тоже было чем
похвастать: американский контрразведчик (писатель и поэт) Эдгар По
активно работал по британцам и иезуитам и, по версии А. Чайткина,
они-то и отравили его, а затем стали распространять версию о его
пьянстве и сумасшествии.
Воспользовавшись британскими трудностями в
Америке, Франция и Испания нанесли поражение Великобритании в войне
1778-1783 гг., и Версальский договор 3 сентября 1783 г. стал для
Альбиона унижением, которое едва ли могло быть компенсировано
победой над голландцами в Четвертой англо-голландской войне
(1780-1784 гг.). Тем не менее, как вслед за поэтом и романистом М.
Бенье повторил Ф. Бродель, проиграв войну, Великобритания выиграла
мир, и она не могла его не выиграть, поскольку у нее на руках были
все козыри[157].
М. Бенье и Ф. Бродель не поясняют, что это были за козыри, но из
контекста ясно, что речь идет об экономической мощи. Действительно,
к моменту утраты североамериканских колоний Великобритания набрала
мощную экономическую инерцию, основой которой были два века бурных
социально-экономических и политических изменений[158];
промышленная революция в Англии была социальной революцией,
обусловленной социальными причинами, в том числе структурой
землевладения[159].
Разворачивалась промышленная революция, вызванная конкуренцией с
индийским текстилем[160].
Фаза экономического роста в Великобритании,
начавшаяся в 1783 г. и достигшая пика в 1792 г., была по сути
первым современным деловым циклом[161].
В 1790 г. Великобритания, население которой составляло 1% мирового,
давала 10% мирового производства железа[162].
Резко росло число патентов на технические изобретения: 1769 г. –
36, 1783 г. – 64, 1792 г. – 87, 1802 г. – 107[163].
И все же превосходство Великобритании над
Францией не стоит преувеличивать. Во Франции тоже развивалась
промышленность. Так, накануне революции чугуна французы выплавляли
130 тыс. т, а британцы только 63 тыс. т[164];
после войны за испанское наследство французская торговля
развивалась быстрее, чем торговля любой другой страны, включая
Великобританию[165];
если в 1720 г. объем внешней торговли Франции составлял 20%
британской, то к 1780 г. они сравнялись[166]. У Франции был весьма неплохой флот и –
благодаря Ж.Б.В. де Грибовалю – великолепная артиллерия[167].
Таким образом, в целом в конце XVIII в. технико-экономически
соперники еще «играли в одной лиге». Преимущество Великобритании –
и серьезное – заключалось в другом. Во-первых, в том, что
землевладельческая элита была открытым слоем и, в отличие от
французских petite noblesse, испанских hidalgos, немецких Junkers и
т.д., не была бедной, а следовательно, имела немало резонов
поддерживать существующий общественный порядок[168]
(французское мелкое дворянство характеризовалось совсем другим
настроением).
Во-вторых, британцы обладали преимуществом в
финансовой сфере, причем речь идет не только о национальных
финансах, но и международных: например, британцы в своей игре
против Франции могли мобилизовать на помощь себе швейцарских
банкиров. Это не говоря о том, что французская монархия, в отличие
от британской, была в большей степени системой мобилизации людей,
чем денег[169].
В-третьих, британцы были сильнее в
информационной войне. Всего один пример: в конце XVIII в. было
создано London Corresponding Society. По форме это было объединение
лиц свободных профессий, журналистов и т.п. По сути же оно
выполняло функцию информоружия, ведя пропаганду и пугая английского
обывателя сначала Францией и католицизмом, а затем – якобинизмом и
Наполеоном[170].
В-четвертых, у британцев было преимущество в
организации разведки, спецслужб, с которыми активно сотрудничали
интеллектуалы как в самой Великобритании, так и во Франции, где
британцам удалось создать «пятую колонну». Создание «пятых колонн»
– излюбленная тактика англосаксов, которую они постоянно применяли,
в частности, по отношению к России. Франция после провала в 1745 г.
поддерживаемого ею якобитского вторжения в Великобританию была мало
активна в ведении тайной войны против Англии, особенно по сравнению
с британскими усилиями и их масштабом. Кстати, если бы высадка
якобитов в 1745 г. увенчалась успехом или, как минимум,
спровоцировала бы гражданскую войну, британцы столкнулись бы с
серьезными проблемами в борьбе с французским конкурентом[171];
более того, у них едва ли хватило бы сил на Семилетнюю войну и не
было бы ни войны, ни перелома 1759 г. в ней, ни победы[172].
Наконец, в-пятых, и, возможно, это самое
главное, у Великобритании было мощное оргоружие, которого не было у
Франции, – континентальные, в том числе французские масонские ложи,
ориентировавшиеся на Великобританию и часто управлявшиеся «с
Острова». Они сыграли большую роль в подготовке Французской
революции, точнее, в превращении структурного кризиса и
недовольства в системный и революцию.
С учетом мировой и европейской ситуации
Великобритания должна была торопиться опрокинуть Францию. Положение
Альбиона после отделения североамериканских колоний (которым,
кстати, Людовик XVI подарил 12 млн ливров и еще 6 млн
одолжил[173],
что вызвало ярость у британского истеблишмента) и поражения в войне
с европейскими державами (в результате чего пришлось вернуть
Испании Флориду) пошатнулось и было сложным. Казалось, что с
американской независимостью и потерей 3 млн подданных грядет распад
Британской империи[174].
Эрцгерцог Леопольд уверял своего брата австрийского императора
Иосифа II, что после 1783 г. на европейской шкале Великобритания
занимает место не выше Дании или Швеции[175].
Франция, как в целом справедливо опасались в Лондоне, могла
воспользоваться обстоятельствами, сделать рывок и оставить главного
противника в геоисторическом офсайде, несмотря на британскую
экономическую мощь. Поэтому по сути единственным выходом для
британского правящего класса было подсечь Францию, т.е.,
использовав ее внутренние проблемы, дестабилизировать государство,
а по возможности свергнуть поддержавшего североамериканцев короля.
Именно над этим активно начали работать британские КС – разведка и
масонские ложи по всей Европе и, разумеется, в самой Франции,
активно используя «пятую колонну». Предстояла схватка элит, и
британская оказалась сильнее.
Мне эта ситуация напоминает 1980-е годы,
когда США оказались в трудном положении, а после обвала фондового
рынка 19 октября 1987 г. (индекс Доу-Джонса упал на 508 пунктов,
т.е. 22,3% за один день – рекорд) и ряда других неприятностей
ситуация и вовсе стала аховой. Возникла серьезная угроза позициям
США на мировом рынке, в конце 1991 г. это открыто признала М.
Тэтчер, выступая в Институте нефти в Хьюстоне, США. Единственным
спасением США в этой ситуации было обрушение Советского Союза и
соцлагеря с последующей перекачкой активов из этой зоны в США, что
и было сделано в 1990-е годы. В 1790-е годы британцы сделали все,
чтобы столкнуть в пропасть Францию и на этом построить свое
будущее.
Историк П. Брэндон откровенно признает этот
факт. Отметив, что в 1780-е годы Великобритания оказалась в
труднейшем положении, он пишет: «Однако Французская революция
привела ее к подъему на новые высоты. Попытка Наполеона установить
свое господство в Европе, казалось, оправдывает британские
имперские амбиции»[176].
Нельзя сказать, что во Франции не было
«социального костра», но он лишь тлел, и британцы сделали все,
чтобы активно «раздуть» его, подбросив дров. Важнейшее событие
начала второго этапа развития КС – революция во Франции; там же, во
Франции, он и оканчивается в 1871 г. победой Пруссии над Второй
империей. Правда, у Французской революции была экспериментальная
предшественница – почти забытая «революция патриотов» в Голландской
республике[177].
Это лишний раз подтверждает справедливость тезиса о том, что
Голландия с XVI в. выполняет для Запада роль экспериментальной
площадки. Именно там была организована первая «буржуазная
революция»; в наше время именно там были впервые легализованы
наркотики, эвтаназия, гомосексуализм; и если когда-нибудь будет
легализован каннибализм, то можно не сомневаться, что скорее всего
это произойдет в Нидерландах. Ну а о конце XVIII в. можно сказать,
что «эпоха революций» (1789-1848 гг.) начала обкатываться опять же
в Голландии, хотя французская эпопея полностью затмила деяния
«патриотов».
14. Французская
революция – опыт реализации
проектно-конструкторского подхода к истории
Французская революция, конечно же, имела
системные предпосылки – в обществе накопилось достаточно
противоречий и социального динамита. Однако динамит кто-то должен
взорвать, а взрыв направить в нужном направлении, чтобы затем
утилизовать результаты. Без тщательной подготовки, финансового
обеспечения и организации, т.е. субъектного фактора (не путать с
субъективным; повторю, то, что сказал в предисловии: как
субъектный, так и системный фактор носят объективный характер;
субъективный фактор – частный и далеко не самый значительный аспект
субъектного фактора) противоречия могут взорваться бунтом, мятежом,
восстанием, как это бывало во Франции XIV, XVI или XVII вв., когда
системная социально-экономическая ситуация, кстати, была много
хуже, чем в конце XVIII в. Тем не менее революция случилась именно
в конце XVIII в. Да, революции предшествовали голодные годы. Но,
как пишет во втором томе («Революция») своего «Происхождения
современной Франции» И. Тэн, при Людовике XIV и Людовике XV еще
больше голодали, но бунты быстро усмирялись и были частным случаем
обычной жизни. «Когда стена слишком высока, никто не подумает
забираться на нее. Но вот по стене пошли трещины, и все ее
защитники – духовенство, дворянство, третье сословие, ученые,
политики вплоть до самого правительства проделывают в ней большую
брешь. Впервые обездоленные видят выход; они бросаются к нему
сначала небольшими группами, а затем массой; восстание становится
всеобщим, каким когда-то было смирение»[178].
Ключевой вопрос здесь связан с брешью – кто
и как ее проделал, ведь процесс этот носит не спонтанный характер.
Подчеркну: речь не идет об отрицании объективных системных
предпосылок и основ Французской революции, но об этом очень много
написано и левыми, и правыми, и центристами. Меня интересует то, о
чем чаще всего не пишут: объективный субъектный фактор, т.е.
подготовка и организация революции на основе использования ее
системных предпосылок и закономерностей развития общества в
условиях структурного кризиса, превращение этого кризиса
посредством целенаправленной деятельности некоего субъекта или
неких субъектов в системный посредством анархии, а затем все более
управляемого хаоса революции. Именно об этом и пойдет речь ниже –
об оставшихся в тени субъектах революции и об управлении ими
(большем или меньшем) этим процессом.
Революция, в отличие от бунта, есть
предприятие, главным образом финансовое и
организационно-политическое. Именно это по наивности или
сознательно пытаются скрыть многие историки, акцентирующие
стихийный характер революций вообще и французской в частности.
Факты разбивают подобные интерпретации полностью, со стеклянной
ясностью демонстрируя роль КС, нужно только свети факты в систему,
отказавшись от вымыслов профанно-профессорской истории, по поводу
которой Гете заметил, что она не имеет отношения к прошлому – это
«...дух профессоров и их понятий, / Который эти господа некстати /
За истинную древность выдают».
Помимо профессорской профанации, идущей от
ученого незнания, имеет место и сознательное искажение истины, в
том числе и по Французской революции, на что обратил внимание П.
Копен-Альбанселли: «Благодаря принятым масонством
предосторожностям, до, во время и после революции, то есть
благодаря уничтожению или подмене документов, которые могли бы
установить истинный характер и истинное происхождение этой
революции, мы... живем в историческом заблуждении, обманутые самым
последним образом... Вся наша история искажена в самих своих
источниках, и только отсталые и заведомо предубежденные будут
верить, что история Французской революции произошла так, как
описали ее Мишле и его последователи»[179].
Я все же был бы менее строг по отношению к Мишле, хотя, в отличие
от Тэна, он попал-таки в несколько явных ловушек «профессорской
истории». Но это к слову.
В канун революции масоны заказали некоему
Адриану Дюпору, специалисту, как сказали бы мы сегодня, по истории
антисистемных движений и восстаний в Европе, подготовить
аналитическую записку, в которой тот должен был ответить на три
вопроса: 1) как наилучшим образом начать революцию, чтобы она
оказалась скоординированным действием внешне не связанных сил и
групп? 2) не вмешаются ли сразу же европейские монархии в ситуацию
во Франции для подавления революции? 3) как управлять революционным
процессом? На второй вопрос Дюпор сходу ответил отрицательно,
предположив, что монархам понадобится два-три года, чтобы
разобраться в ситуации – так оно по сути и вышло. Наилучшим, не
внушающим подозрений по поводу будущих планов способом начать
революцию – ответ на первый вопрос – Дюпор считал созыв
средневекового, а потому не способного вызвать подозрения
института, а именно Генеральных штатов. При этом, однако,
максимальное число депутатов должно привезти идентичные или очень
похожие наказы (les cahiers), чтобы ударить в одну точку – и опять
же так оно и вышло. У некоторых современников даже возникло
впечатление, что наказы написаны одной рукой – подготовкой сходных
по всей стране наказов занялась масонская сеть; масонские мотивы
звучат в наказах не только дворянства, но и духовенства.
На примере предвыборной (в Генеральные
штаты) компании 1789 г. в Бургундии, а кампания эта была типовой
для Франции, О. Кошен показал механизм создания единообразного
корпуса наказов, решающую роль в подготовке которых сыграли
адвокаты из числа «братьев» и сочувствующих им[180].
Стоящие на позициях «объективных» причин революции, вызванной
кризисом, Ф. Фюре и Д. Рише пишут о «трех революциях лета 1789
года»[181].
При этом, однако, словно принимая эстафету у О. Кошена, они на
первое место ставят «революцию адвокатов», а затем уже идут
«парижская революция» и «революция крестьян». «Революция адвокатов»
– это масонская революция. «Парижская революция» была инициирована
проплаченными (в том числе британцами) агитаторами – так же как
Февральская революция 1917 г. в России. «Революция крестьян» стала
следствием сознательных действий планировщиков в зерновой и
финансовой сферах.
В томе «Революция» «Истории Франции»
издательства «Ашет» Ф. Фюре подчеркнул, что в 1788 г. достиг
кульминации старый конфликт между королевской администрацией и
парламентским началом, возникший после смерти Людовика XIV,[182]
и что к революции привел именно политический кризис. Но этот кризис
– и исследования демонстрируют это со стеклянной ясностью, – не
развивался стихийно, а подпитывался и направлялся сразу несколькими
заинтересованными группами. Но вернемся к вопросам, заданным
«братьями» Дюпору, и его ответам на них. Самым главным был третий
вопрос – о механизме управления революцией; его задал Мирабо. Дюпор
ответил так: «...я много думал... я знаю несколько верных способов,
но все они такого характера, что я содрогался при одной мысли о них
и не решался вас посвятить. Но раз вы одобряете мой план (внимание:
масонский план Французской революции – это план Дюпора. – А. Ф.) и
убеждены, что принять его необходимо, ибо иного пути для
обеспечения успеха революции (Дюпор говорит именно о революции. –
А.Ф.) и спасения отечества нет... я скажу, что только посредством террора можно встать во главе
революции и управлять ею... (подч. мной. – А.Ф.). Как бы
нам ни было это противно, придется пожертвовать некоторыми
известными особами»[183].
По итогам выступления Дюпора на собрании у герцога Ларошфуко был
создан «комитет восстания». Все это напугало даже такого
прожженного циника, каким был Мирабо, презиравший всех – и народ, и
дворян.
Вообще Мирабо играл интересную роль в
хитросплетениях многослойного заговора – он был участником сразу
нескольких КС, причем различных – масонских, иллюминатских
(«оперативный псевдоним» – Архесилас) и даже еврейских.
Исследователи фиксируют две линии влияния еврейских структур на
Мирабо – финансовую (ввиду задолженности еврейским банкирам, о чем
пишет автор многотомной истории евреев Гриц) и женско-сексуальную
(традиционная схема «Эсфирь»). Есть сведения и о контактах Мирабо и
с британской разведкой; короче говоря, он вовремя умер, иначе не
миновать бы ему встречи с «машинкой» доктора Гильотена.
Возвращаясь к террору, отмечу: его
расширяющаяся воронка во время Французской революции не была
проявлением только безумия толпы и кровожадности якобинцев, как это
нам нередко пытаются представить, – если это и было безумие, то
наведенное, управляемое, то была заранее подготовленная стратегия и
технология. Обратим также внимание на использование средневекового
института в революционных целях, весьма далеких от заявленных.
«Тайной, но истинной целью созыва генеральных штатов, – писал в
своих мемуарах Бутильи де Сент-Андре, – являлось ниспровержение
существующего строя во Франции. Одни лишь адепты, главы масонства,
были посвящены в эту тайну; другие (а их было большинство) думали,
что предстояло только уничтожить некоторые злоупотребления и
привести в порядок государственные финансы... Чтобы можно было
надеяться на помощь народа, надо было внушить ему сознание своей
силы, поднять его, вооружить, организовать и восстановить против
существующего порядка... наконец надо было дать ему толчок к
выступлению... Чтобы достичь всего этого, недостаточно было
толковать народу об отвлеченных учениях, провозглашать
народовластие, призывать к “освобождению от оков” и к тому, чтобы
броситься на своих “тиранов”. Гораздо более действенно было
встряхнуть его неожиданным толчком, вложить ему в руки оружие под
каким-нибудь правдоподобным предлогом, например – самозащиты ввиду
громадной неизбежной опасности, дабы внезапно захватить общую
власть над умами и заставить всех действовать одновременно»[184].
Внезапность и одновременность восстания,
которая так поразила И. Тэна, автора остающейся до сих пор одной из
лучших историй Французской революции («Повсюду в день предвыборных
собраний народ восстал как один человек»), была хорошо
подготовлена. Кроме того, были применены некоторые формы, которые
отдаленно напоминают движение без лидеров а 1а «арабская весна» или
флэш-моб. И. Тэн цитирует очевидца, де Монжуа, который говорит о
множестве злодеев, «которые, не имея видимых вожаков, тем не менее
находятся в соглашении друг с другом и повсюду одинаково предаются
тем же буйствам как раз в то время, когда возникают генеральные
штаты. Один пароль и один обман поднимают восстание от одного конца
страны до другого»[185] – от
Нормандии и Бретани на севере до Прованса на юге.
Ключевые слова здесь «пароль» и «обман».
«Пароль» указывает на организацию, «обман» – на кампанию
дезинформации, проведенной для того, чтобы завести население.
Элементами этой кампании было распространение различных слухов и
измышлений, призванных опорочить короля и королеву, внести смятение
и тревогу, побудить к действию, к насилию.
«В середине июля (1789 г. – А.Ф.), во время
“Великого Страха”, – пишет О. Кошен, – вся Франция испугалась
разбойников и взялась за оружие; в конце месяца вся Франция в этом
разуверилась: разбойников не было. Но зато за пять дней
образовалась национальная гвардия: она подчинялась лозунгам клубов
(за ними стояли масоны с их ложами. – А.Ф.), и общины остались
вооруженными[186]».Так распространяемые слухи,
«информпотоки» обеспечили планировщика собственной вооруженной
силой.
Как заметил проницательный П.
Копен-Альбанселли, с 1787 по 1795 г. «ни одно так называемое
народное движение (кроме движения Вандеи) не было на самом деле
народным, а все они были предусмотрены, организованы, разработаны
до мельчайших подробностей главарями, несомненно, тайной
организацией, действовавшей повсюду одинаковым способом в одно и то
же время и отдававшей одни и те же приказания»[187].
С конца апреля 1789 г., по словам очевидцев,
в Париже стало расти число пришлого люда, причем не только
французов, но и иностранцев (итальянцев, немцев, голландцев),
многие из которых занимались подстрекательством, а иные, несмотря
на непрезентабельный вид и лохмотья, регулярно раздавали деньги (12
франков в день) и призывали народ к оружию, к насилию, которое и
прорвалось 14 июля 1789 г. штурмом Бастилии, зверским убийством
инвалидов-охранников, а затем резней в Сальпетриере – тот самый
наведенный террор[188],
который рекомендовал «конструктор» Дюпор.
Остается лишь подписаться под словами
Монтеня де Понсена, автора работы «Тайные силы революции»:
«Революция 1789 года не была ни самопроизвольным движением против
“тирании” старого порядка, ни искренним порывом к новым идеям
свободы, равенства и братства, как в это хотят нас заставить
верить. Масонство было тайным вдохновителем и в известной степени
руководителем движения. Оно выработало принципы 1789 года,
распространило их в массах и активно содействовало их
осуществлению»[189].
69 военных лож по сути парализовали репрессивные возможности власти
в самом начале восстания. Другое дело, что со временем процесс
вышел из-под контроля лож, что сами ложи далеко не были едины, но
это и есть История, иначе не бывает. Как не бывает и
неорганизованных революций. Как не бывает революций без кризисных
ситуаций. В то же время далеко не всякая кризисная ситуация
разражается революцией. Это уже после революции историки post hoc
выводят революцию из неких предпосылок – так, будто они сами по
себе порождают ее. Если бы это было так, то вся история была бы
чередой революций, но в реальности кризисных условий много, они
довольно часто встречаются, а революций далеко не так много и они
относительно редки. Значит дело не только в предпосылках и даже не
в кризисе – кризисе системы, но и в субъекте – конструкторе кризиса
и (более или менее) «властелине революционных колец»; правда, эти
кольца порой свиваются в петлю на шее властелина, но это уже
издержки истории, ее коварства.
Во Французской революции мы также видим
активные действия континентальных лож, ориентирующихся на
Великобританию. Недаром мечтой тех, кто на самом верху провоцировал
вызвавший цепную реакцию политический кризис было установление в
стране монархии по образцу той, что сконструировали в Англии в 1688
г.[190]
Однако у тех, кто эту «кашу» во Франции «заварил вполне серьезно»,
были другие планы. Для одних это было установление республики по
масонским лекалам («свобода, равенство, братство»), для других,
тех, что из-за Пролива, – максимальное ослабление государственного
строя и экономики Франции. Поэтому на конституционной монархии
процесс не должен был остановиться, тем более, что он к тому же
начала развиваться и по своей логике – по логике массовых
процессов, выходя из-под контроля субъектов-планировщиков и
порождая новых субъектов. Нужно было, чтобы хаос, или, как писал И.
Тэн, анархия, дошел (дошла) до предела и начал (начала) пожирать
себя и своих творцов, возвращаясь сначала к состоянию управляемого
хаоса, а затем – революционного порядка.
Хотя в разгар революции планировщики –
банкиры Франции и Швейцарии, британская спецслужба, странный союз
иезуитов и иллюминатов – пытались рулить ходом событий, и во
многом, особенно в среднесрочной перспективе, им это удалось, более
результативным их воздействие было в создании кризисной ситуации и
«запуске» революции.
Так, в 1786 г. швейцарские банкиры и
британское правительство одновременно нанесли
финансово-экономический удар по Франции, имевший целью вызвать или
хотя бы приблизить взрыв. Питт оказывал давление на Людовика XVI,
чтобы тот отказался от протекционистских мер, защищавших
французский рынок от британских товаров. Людовик сопротивлялся и в
ситуации нехватки финансовых средств обратился к банкирам. Однако
континентальные банкиры, возглавлявшиеся на тот момент швейцарцами
(связка Сити – Швейцария – Венеция, в которой Швейцария была
связующим звеном), отказали Франции в кредите, подталкивая ее к
уступкам. В результате Людовик был вынужден подписать невыгодный
договор с Великобританией, который развязывал ей руки в торговой
войне с Францией.