The idea of human cruelty to animals so consumes novelist Elizabeth Costello in her later years that she can no longer look another person in the eye: humans, especially meat-eating ones, seem to her to be conspirators in a crime of stupefying magnitude taking place on farms and in slaughterhouses, factories, and laboratories across the world. Costello’s son, a physics professor, admires her literary achievements, but dreads his mother’s lecturing on animal rights at the college where he teaches. His colleagues resist her argument that human reason is overrated and that the inability to reason does not diminish the value of life; his wife denounces his mother’s vegetarianism as a form of moral superiority. At the dinner that follows her first lecture, the guests confront Costello with a range of sympathetic and skeptical reactions to issues of animal rights, touching on broad philosophical, anthropological, and religious perspectives. Painfully for her son, Elizabeth Costello seems offensive and flaky, but—dare he admit it?—strangely on target. Here the internationally renowned writer J. M. Coetzee uses fiction to present a powerfully moving discussion of animal rights in all their complexity. He draws us into Elizabeth Costello’s own sense of mortality, her compassion for animals, and her alienation from humans, even from her own family. In his fable, presented as a Tanner Lecture sponsored by the University Center for Human Values at Princeton University, Coetzee immerses us in a drama reflecting the real-life situation at hand: a writer delivering a lecture on an emotionally charged issue at a prestigious university. Literature, philosophy, performance, and deep human conviction—Coetzee brings all these elements into play. As in the story of Elizabeth Costello, the Tanner Lecture is followed by responses treating the reader to a variety of perspectives, delivered by leading thinkers in different fields. Coetzee’s text is accompanied by an introduction by political philosopher Amy Gutmann and responsive essays by religion scholar Wendy Doniger, primatologist Barbara Smuts, literary theorist Marjorie Garber, and moral philosopher Peter Singer, author of Animal Liberation. Together the lecture-fable and the essays explore the palpable social consequences of uncompromising moral conflict and confrontation.

Это введение в тибетский буддизм адресовано начинающим. Первая половина его – это переработанный вариант приложения «Очерк буддизма в Тибете» к моей книге «Моя страна и мой народ». Во второй части кратко разъясняется значение Прибежища, закономерное соответствие действий и их плодов, Три Практики и Бодхичитта. Пусть все, кто ищет путь мира и счастья, найдут его. Буддийский монах Тензин Гьяцо (Далай-лама XIV)

Воспоминания Хайдеггера о его первых попытках приобщения к феноменологическому образу мышления и о трудностях, подстерегавших на этом пути. Весьма поучительная работа для всех, кто осваивает феноменологию. Русский перевод В.В. Анашвили, впервые опубликован в журнале «Логос» (№6, М., 1994).

Фундаментальный труд Хайдеггера является одним из важнейших в истории философии. Переведен на многие языки мира и «оброс» тысячами интерпретаций. Впервые был опубликован в 1927 году в «Ежегоднике по философии и феноменологическим исследованиям», посвящен Гуссерлю. Возобновляя исконное философское вопрошание о бытии, о смысле бытия, Хайдеггер совершает революцию в понимании онтологической проблематики, вскрывая традиционные предрассудки и обнаруживая глубинную связь времени и бытия. Согласно Хайдеггеру, бытие само есть время и лишь в горизонте времени становится понятным. Хайдеггеровский подход к бытию опосредован аналитикой того сущего, которое мы суть (Dasein – присутствие, вот-бытие), поскольку именно в бытии этого сущего дел.

Доклад «Was heißt Denken?» передавался в мае 1952 по Баварскому радио и был основан на одноименном цикле лекций, прочитанных в 1951/52 гг. во Фрайбургском университете. Мы входим в мышление, когда мыслим самостоятельно. Таким образом, большей частью мы не мыслим, хотя и зовемся «разумными существами». В статье разбираются вопросы: Что значит мыслить? Мыслит ли наука? Что прежде всего требует осмысления? Русский перевод А.С.Солодовниковой (в сборнике: Хайдеггер М., Разговор на проселочной дороге. М., 1991).

The Tao Te Ching was written in China roughly 2,500 years ago at about the same time when Buddha expounded the Dharma in India and Pythagoras taught in Greece. The Tao Te Ching is probably the most influential Chinese book of all times. Its 81 chapters have been translated into English more times than any other Chinese document.The Tao Te Ching provides the basis for the philosophical school of Taoism, which is an important pillar of Chinese thought. Taoism teaches that there is one undivided truth at the root of all things.

The Classic Guide To Strategy

Фрэнсис Бэкон (англ. Francis Bacon); 22 января 1561 — 9 апреля 1626) — английский философ, историк, политический деятель, основоположник эмпиризма.

Lielo patiesību meklējumi EDGARS IMANTS SILINŠ Esejas par ideju un paradigmu vēsturi no senkīniešu Dao filozofijas un dzenbudisma līdz mūsdienu kvantu fizikai, sinerģētikai, haosa teorijai un fraktēju ģeometrijai. Paradigmu sasaikne un izomorfisms laikmetu kultūrslāņos Austrumos un Rietumos. Ideju un paradigmu tīkls laika horizontālās un vertikālēs Sīs esejas iecerētas kā netradicionāls ieskats Lielo Patiesību meklējumos Cilvēces pasaules izziņas un izpratnes vēsturiskās attīstības gaitā. Apskatot problēmu no vissenākajiem pirmsākumiem līdz mūsdienām, mēs — pretēji tradicionālajai pieejai — atsakāmies no ierastā vēsturiski hronoloģiskā izklāsta. Savu stāstījumu sāksim ar to, ka mūsu 20. gadsimta ietvaros Lielo Patiesību meklējumi noveda pie modernās kvantu fizikas, vispārīgās relativitātes teori­jas, Gēdela teorēmas, kosmosa evolūcijas Lielā Sprādziena (Big Banģ) modeļa, haosa teorijas, sinerģētikas — visjaunākās mūsdienu integrālās zinātnes, kā ari netradicionālās fraktāļu ģeometrijas — ģeometrijas, kas apraksta kā dzīvās, tā nedzīvās dabas daudzveidīgās neregulārās formas. JUMAVA Grāmata izdota ar Sorosa fonda—Latvija, Kultūrkapitāla fonda un Vines Rotari kluba finansiālu atbalstu Zinātniskais redaktors Dr. hab. phys., Dr. h. c. chem. Jāzeps Eiduss Redaktore Indra Ozoliņa Māksliniece Māra Rikmane Datorgrafiķis Andris Bergmanis Maketētāja Rūta Vilīte ISBN - 9984 - 05 -186 - 2 «Jumava», 1999 teksti, 1999 O Māra Kikmane, «Dybe sandheder» er udsagn, hvoraf det omvendte ogsā er en dyb sandhed. Niels Bohr Great truth is a truth who s opposite is also a great truth. Niels Bohr Liela Patiesība ir Patiesība, kuras pretmets arī ir liela Patiesība. Nilss Bors

Por ecima de su formato de diario íntimo, La náusea (1938) es sin duda una novela metafísica, una novela de un innegable calado filosófico, pero tambien es el relato detallado de la experiencia humana de una calamidad, de una calamidad de nuestro tiempo: el sentimiento y la contemplación del absurdo de la existencia

Une approche et une étude de l'oeuvre de Sartre: le contexte de sa création, des éléments de biographie de l'auteur, l'étude des personnages, la structure de l'oeuvre, des analyses thématiques, une préparation pour l'examen et des sujets corrigés.

JEAN Paul Sartre's No Exit was first performed at the Vieux-Colombier in May 1944, just before the liberation of Paris. Three characters, a man and two women, find themselves in hell, which for them is a living-room with Second Empire furniture. Each of the characters needs the other two in order to create some illusion about himself. Since existence, for Sartre, is the will to project oneself into the future-to create one's future-the opposite of existence, where man has no power to create his future, his hell. This is the meaning of the Sartrean hell in the morality play No Exit. Garcin's sin had been cowardice, and in hell he tries to use the two women, who are locked up forever with him in the same room, under the same strong light, as mirrors in which he will see a complacent and reassuring picture of himself. This play, an example of expert craftmanship so organized that the audience learns very slowly the facts concerning the three characters, is Sartre's indictment of the social comedy and the false role that each man plays in it. The most famous utterance in the play, made by Garcin, when he says that hell is other people, l'enfer, c'est les autres, is, in the briefest form possible, Sartre's definition of man's fundamental sin. When the picture a man has of himself is provided by those who see him, in the distorted image of himself that they give back to him, he has rejected what the philosopher has called reality. He has, moreover, rejected the possibility of projecting himself into his future and existing in the fullest sense. In social situations we play a part that is not ourself. If we passively become that part, we are thereby avoiding the important decisions and choices by which personality should be formed. After confessing her sins to Garcin, Inès acknowledges her evil and concludes with a statement as significant as Garcin's definition of hell. She needs the suffering of others in order to exist. (Moi, je suis méchante: ça veut dire que j'ai besoin de la souffrance des autres pour exister…) The game a man plays in society, in being such and such a character, is pernicious in that he becomes caught in it. L'homme s'englue is a favorite expression of Sartre. The viscosity (viscosité) of such a social character is the strong metaphor by which Sartre depicts this capital sin and which will end by making it impossible for man to choose himself, to invent himself freely. The drawing-room scene in hell, where there is no executioner because each character tortures the other two, has the eeriness of a Gothic tale, the frustration of sexuality, the pedagogy of existentialist morality. The least guilty of the three seems to be Garcin, and he suffers the most under the relentless intellectualizing and even philosophizing of Inès. At the end of the play, Garcin complains of dying too early. He did not have time to make his own acts. (Je suis mort trop tôt. On ne m'a pas laissé le temps de faire mes actes.) Inès counters this (she has an answer to everything, Garcin is going to say) with the full Sartrean proclamation: "You are nothing else but your life." (Tu n'es rien d'autre que ta vie…) No further argument seems possible after this sentence, and the play ends three pages later when the full knowledge of their fate enters the consciousness of the three characters and Garcin speaks the curtain line: Eh bien, continuous… ("Well, well, let's get on with it…"). This ultimate line which, paradoxically, announces the continuation of the same play, was to be echoed ten years later in the concluding line of Samuel Beckett's Waiting for Godot. The two plays bear many resemblances both structurally and philosophically.

Первая версия Библии Монолита.

The Tao Te Ching was written in China roughly 2,500 years ago at about the same time when Buddha expounded the Dharma in India and Pythagoras taught in Greece. The Tao Te Ching is probably the most influential Chinese book of all times. Its 81 chapters have been translated into English more times than any other Chinese document.The Tao Te Ching provides the basis for the philosophical school of Taoism, which is an important pillar of Chinese thought. Taoism teaches that there is one undivided truth at the root of all things.

Существует три вида миров, а именно, элементарный, небесный и интеллектуальный. Каждый низший мир управляется своим высшим и получает его влияние. Архетип и Верховный Творец сообщает свойства своего всемогущества, открываясь нам в ангелах, небесах, звездах, элементах, в животных, растениях, металлах, камнях, сотворив все эти вещи, чтобы мы ими пользовались. Вот почему маги не без основания верят в то, что мы можем естественно проникать (познавать) по тем же ступеням и по каждому из этих миров до мира самого Архетипа — Производителя всех вещей, который есть первопричина, от которого зависят и происходят вещи. Мы можем пользоваться не только теми свойствами, которые присущи наиблагороднейшим вещам, но сверх того еще и привлекать новые.

В наших книгах об «Оккультной Философии» мы подробно и точно изложили происхождение Магии, ее разумные основания, способы выбирать и собирать то, что было испытано, для получения удивительных результатов. Но более теоретически, чем практически, некоторые пункты там разъяснены не вполне, другие выражены в иносказательной или загадочной форме. Наконец, познания, которых мы достигли глубоким изучением и прилежными исследованиями, были изложены нами лицам, непосвященным в эти знания. Вот почему в настоящем сочинении, которое составляет дополнение и ключ «Оккультной Философии» и ко всем магическим операциям, — мы даем очень интересные опыты и документы неопровержимой истины, неоспоримые магические законы и священное могущество.