1

Она остановила велосипед. Кажется, здесь… за беспардонно разросшимися кронами. В краю затянувшейся неги и замершей тревоги. Покалывали внутри прежняя тронутая холодком кристальность неба и повисшая в воздухе угроза умирания, следующая за этими пленительными вечерами с гусиной кожей по ногам. А чуть дальше, за северными просторами, не разбирая времени года, в чёрную бездну уплывала Нева в свистопляске дождя, перекрывающего яркие шлепки замирающего рассвета.

Мира уселась на землю и принялась ждать. Ветер вяло колыхал необъятные деревья. Слишком хорошо после месяцев заточения в Петербурге, после вечно смывающего осязаемого тумана, бьющегося о гранит. После сбитой чешуи рвано замерзающей Невы и тёмно-серых раскатов новостроек вдали. После дымки, обхватывающей берега, обрывающейся в небытие. Так бы и просидела здесь весь день под отдалённый шёпот Тургенева…

– Приехала? – послышался звучный голос.

Мира нехотя подняла глаза. Ожидая увидеть сломленного неврастеника, она с удивлением обнаружила на нём румянец загара.

– Как видишь.

Он тяжело вздохнул.

– Зачем?

Мира молчала. Она не знала ответа.

– Ты поранилась.

Он опустился и воззрился на царапину, разрывающую её ногу на две неравнозначные части. Мирослава апатично наблюдала за ним. Однородный массив торса и крепких ладоней навёл её на толчок воспоминания, но видение быстро рассеялось. Когда-то этот человек, как и прочие, значил очень много и служил предметом для подпитывающих умозаключений, не обязательных к воплощению. А теперь удостаивался воспоминаний с непременным покалыванием, как от чего-то неприятного, досадного, что хотелось похоронить в памяти. Каждый ушедший человек был оторванной частью чего-то, без которой она беднела и вынуждена была брести дальше, на новые земли, в новые кабинеты.

– Поговорим? – с сомнением спросила Мира.

– Что же ты это не спросила по телефону?

– А ты бы ответил?

– Сомневаюсь.

– Ты же сюда от нас и сбежал.

Арсений молча продолжал сидеть на карачках. Как всегда, колкий даже без произнесённого. Не знала бы она его подноготной – вполне бы продолжала верить в изначальный его шлейф умиротворённого дядюшки, с которым, может, и желанно пересечение грани, но оно никогда не состоится.

– Ты слишком распоясалась.

– Не тебе меня сдерживать.