Хоум Стюарт

Минет

Стюарт Хоум

Минет

Стюарт Хоум - автор нескольких романов и культурологических работ. Среди них "Вызывающая Поза", "Без Жалости", "Манифесты Неоиста/Документы Арт-Забастовки". Его романы "Медленная Смерть", "Предстань Перед Христом и Убийственная Любовь", а также отредактированные им сборники "Захватчики Сознания: Читатель в Психологической Войне", "Культурный Саботаж и Симптоматический Терроризм" также вышли в издательстве Serpent's Tail. Хоум живет в Лондоне.

Содержание:

Алекс Керви. Годы одного минета

Стюарт Хоум. Минет

Алексей Цветков. Социяльный динамит

Алекс Керви

ГОДЫ ОДНОГО МИНЕТА

- Churchbells ringing. Thunder beating time

Survivors of the government running for the line

Shadow freaks, dixie geeks, they come in all sizes

Break the wheel of fortune and carry off the prizes

Suture queens, slash teens, rocket boys too

God`s worst nightmare is coming after you...

- Уэйн Крэмер, "God`s Worst Nightmare".

Размечая свои территории на издательской карте Империи Shits от Фриско и Нью-Йорка до Лондона, Берлина и Москвы, раскидывая щупальцы между литературным андеграундом и оккультной прозой "беспокойного присутствия", молодежным pulp-fiction и популярной беллетристикой "химического поколения", я и мои партнеры не ставили перед собой суперглобальных задач, типа "просвещения, ведущего к необратимым изменениям в сознании". Избранная эксплуатация политкорректным медиа-мейнстримом и издательским истеблишментом этики "Обратного кода" неизбежно должна была привести к образованию черных дыр, зияющих пустот в потребительском контексте того, что им настойчиво предлагалось плохо осведомленными энтузиастами. Горькие сетования по поводу "заговора молчания вокруг современной контркультуры" вызывают у меня только смех... Это фикция, чушь, как и все разговоры об очередных страданиях "непризнанных гениев". Они даже не знают таких вещей, как "максимально злоупотребить своим кредитом", не говоря уже об искусстве ювелирной обработки информации, позволяющей тебе наносить на этом уровне удары, наподобие фехтовального прим из двойной финты, парады и рипоста... когда твой противник видит шпагу уже в своем горле или груди, и стоит как подрубленный дуб, не знающий в какую сторону ему падать. Вместо того, чтобы плакаться об удушающей зловонной атмосфере салонов "высокой культуры и вкуса", попробовали бы завалить один на один кабана в лесном массиве где-нибудь в районе Завидово у дачи " Поколения П-отца нации", или осуществить жертвоприношение у древнего каменного алтаря на Шетландских островах, жертвоприношение царству свежего воздуха. Дезинформация, обман, провокация, порча, и даже убийство - часть нашей постоянной работы (отнюдь не в контексте "цивилизованного бизнеса" или "нормальных, человеческих отношений"), и вид мальчика, поедающего свои собственные экскременты, в надежде найти съеденный им накануне чернослив (он, конечно, не видел в Марокко магов, делающих тоже самое по другим "нечерносливным" причинам), мне гораздо приятнее, чем вид издателя, так и не выросшего из своего вечного студенчества на кухне с десятью Кастанедами, двадцатью Кортасарами и сорока Борхесами, поставленного перед дилеммой принятия решения - послать в Буераку сразу или немного погодя.

- Это и есть твои "завоевания революции"? - спросил Эллен равнодушно. Жидко пляшешь, Харченко: алчность в тебе имеется, а вот вкуса к жизни нет... Это, брат, наследственное!

- И ногою, как футболист, врезал поручик по узлу Харченки, - барахло закачалось на волнах, намокнув и быстро утопая.

После некоторого затишья на русский книжный рынок стал стремительно продвигаться англоязычный литературный мейнстрим, ставший очередной модой среди салонных или кухонных интеллектуалов с давно уже мертвыми мозгами Иэн Макьюнен, Анна Байетт, Джон Фаулз, Мартин Эмис... Последнего, кстати, в "Минете" смакует детектив с говорящей для своей профессии фамилией Браун воплощение всего "среднего, посредственного и умеренного". Либеральные игры русского издательского истеблишмента с освоением авторов "Разбитого Поколения", похоже, подошли к своему логическому концу... Дальнейшее движение для них невозможно по целому ряду причин, а главное, как говорил Берроуз - "деляги всего мира, вам никогда не преодолеть один барьер. Он внутри вас".

В нынешней ситуации для независимых "обособленных" небольших издательств наступает золотая эра - только они способны постепенно привлечь доверяющую им молодую аудиторию, тех, у "кого есть, и кто с этим". Писатель Тони Уайт, автор одного из самых культовых некорректных романов конца девяностых "Road Rage!", большой друг T-ough Press, абсолютно верно указывает в своих "Откровениях Редактора" к сборнику "Britpulp!": "Сегодня издательский мейнстрим бесконечно далек от добрых старых дней пышного расцвета Новой Английской Библиотеки, когда такие авторы, как Джеймс Моффат, могли выдать роман на любой заданный сюжет. Современные злободневные темы (неважно связаны ли они с "молодежными культами" или с чем-нибудь еще), больше уже не эксплуатируются, потому что они стали новостями. Не используются они даже до того, как стать новостями. Внимательно посмотрите на нынешнее половодье литературы, вдохновленной клубной культурой, и доминировавшей в чартах продаж paperback-a за последние несколько лет. Вместо разработки целого направления или использования в своих интересах определяющего эпохального движения, такого, как экстази-культура конца восьмидесятых, именно в тот самый момент, когда все это и происходило, наступил впечатляющий семи или десятилетний провал. И за это время культуру ассимилировали и заново упаковали под видом ностальгии или личных реминисценций. В девяностые небольшим независимым издательствам было оставлено с избытком, чтобы удовлетворять голод по продукции более повернутых на "экшн", культурно-коварных и проницательных производителей современной прозы".

За примерами далеко ходить не надо - крупнейшее независимое издательство Creation Books начинало, по признанию его владельца Джеймса Уильямсона, с публикаций мало тогда кому известного безумца Джеймса Хэвока, контркультурного альманаха Саймона Дуайера "Rapid Eye", работ поэта и культуролога Джереми Рида, некорректного исследователя субкультур Джека Сарджента, а в итоге при их непосредственном участии было создано семь концептуальных серий. Тонко прочувствовав сложившуюся ситуацию, подразделение Creation "Attack!" выпускает классику аван-палпа, роман Тони Уайта "Satan! Satan! Satan!", и с его легкой руки начинает разрабатывать направление, казалось, окончательно отвергнутое крупными издателями, которые и в страшном сне не могли себе представить, что для этого уже давно сложились, как и рынок, так и аудитория.

Издательство Х Press было создано только за тем, чтобы издать Виктора Хэдли (читай роман "Yardie"), получившего до этого десятки отказов. Сodex Books полностью заполняет вакуум литературы панк и пост-панк поколения, во многом пересекаясь с Creation - там же появляются и Тони Уайт, и Джереми Рид, Ричард Хелл соседствует с Брайном Гайсином, Кэти Экер со Стюартом Хоумом. Джеймс Маршалл, создатель шотландского Low Life/STP, приобретает все права на переиздание полузабытой палп-классики конца семидесятых, серии "Скинхэд" Ричарда Аллена (псевдоним Джеймса Моффата), оказавшего огромное влияние своим яростным и скоростным стилем повествования на наиболее заметных и влиятельных современных авторов - Хоума, Николаса Блинко, Хэдли, Уайта, Стива Бирда и Джона Кинга. Питер Оуэн и шотландское андеграундное/политическое издательство A.K.Press начинают строить свою политику с публикаций первых романов Стюарта Хоума "Изысканная Поза" и "Красный Лондон". Сара Чемпион, проводник между мирами литературного подполья и поп-культуры, пробивает несколько культовых антологий современной прозы, породив в издательском мире целую волну подражателей. Не стоит также забывать, что и "Трейнспоттинг" Ирвина Уэлша, во многом бытописателя, который прочно стал ассоциироваться у нашей молодежи с "раскрепощенностью авторского сознания и языка", впервые был издан шотландским Rebel Inc., доселе специализировавшимся на реанимации литературы, так или иначе ассоциируемой с "Разбитым Поколением".

Более того, и в России сейчас складываются благоприятные условия, при которых усилия наших независимых "производителей" ("Гилея" c Пименовом и Цветковом, T-ough Press с Осиповым и "Морскими Ренегатами", "Митин Журнал" Дмитрия Волчека, Кolonna Publications с Ярославом Могутиным) воспринимаются теперь в общем контексте "альтернативной культуры", или мифологии "Обратного кода" Семьи Джонсон, потому что настал тот важный момент, когда всем Джонсонам вне зависимости от национальности, половых и политических пристрастий, и даже религиозных конфессий необходимо объединяться перед лицом общего врага. Манифест "Объединения Неоистов", ведомого Хоумом, гласит - "Маркс, Христос и Сатана объединяются в борьбе". Созвучно этому звучит формула cоюзного Неоистам TRI - "Чингиз Хан, Хассан Ибн Саббах и Ярило (Лючифер) объединяются в борьбе". Мало кто обращал внимание на одержимость Чингиз Ханом Хантера Томпсона (см."Песни Обреченного") или использованные параллельно Томпсону мифы "Племени Воинов" (варваров-кочевников, стрелков-головорезов или пиратов), прослеживаемые у Берроуза, или связь между духом "Аббатства Телемы" и отношением "Временно Автономной Зоны" Хакима Бея. В моем предисловии к "Дневнику Наркомана Злого Духа", "За Штурвалом Пламени", указывается, насколько по своей сути возвышенный и утонченный pulp Кроули (в своем подходе к писательству он был чем-то неуловимо схож с Джеймсом Моффатом) предвосхищает позицию "Джанки" Берроуза или мистификационный "action" "Процесса" Брайона Гайсина, и как сильно он повлиял на современную плеяду аван-pulp, аван-бард и аван-оккульт-pulp авторов. В журнале "iD" Стив Бирд, отмечая заслугу Стюарта Хоума и Виктора Хэдли в переосмыслении и возрождении интереса к авторам pulp-action, отмечает, что в то время как Хоум сэмплировал "скорость и агрессию, создавая связь между Блейком и Берроузом", Хэдли использовал "несколько риффов, чтобы составить карту Черной Атлантики в Лондоне". Не зная ничего о sex magick Кроули, невозможно понять нюансы романа Хоума "Предстань перед Христом или Убийственная Любовь", или говоря о Берроузе, нельзя не вспомнить Рэймонда Чэндлера и Дэшилла Хэметта, а читая Томпсона, забыть о его классических корнях в американской литературной традиции. Я уже молчу о фэнтэзи Роберта Говарда, "Ватеке" Уильяма Бекфорда, о мифологии "Некрономикона", инспирировавшей Хэвока и Алана Мура, и о влиянии pulp-фантастики Филиппа Дика на того же Берроуза, Пи-Орриджа или Дуайера.

- А с тобою, Харченко, - сказал Спиридонов, - разговора вообще у нас не будет. Шлепнем - и все! Хотя и не видались мы с тобой никогда, но я о такой суке, как ты, немало наслышан...

- ХЗО (Харченко затравленно озирался).

Стюарт Хоум, чей роман "Минет" выходит наконец-то на русском языке, давно уже перерос рамки Лондонского литературного андеграунда, радикального искусства и политической сцены - он стал таким же знаковым явлением, как и Хантер Томпсон или Уильям Берроуз. Трудно найти более противоречивой фигуры, вызывающей одновременно ненависть со стороны как левых, так и правых, изолгавшихся во всяческом пафосе эстетов, представителей литературного и арт-истеблишмента, не говоря уже о центре имени детектива Брауна. Но с другой стороны, он остался одним из немногих, кто сохранил в себе "дикий дух конца семидесятых", эпохи панк-рока, и остался верен ему в последующие годы. Аутодидактический скинхэд, арт-террорист, знаменитый медиа-прэнкстер контркультуры, основатель плагиатизма, классик панк-фикшн - как только его не называли, и имя этим ярлыкам легион. Один из журналистов, бравших у него интервью, заметил, что трудно определить ту грань, когда заканчивается сам Хоум и начинается перфоманс, ровно как и трудно уловить стеб (prank) в том информационном потоке, который он на тебя обрушивает. Я прекрасно помню его первое письмо. Когда я вскрыл конверт, то собственно письма там не было оно было напечатано на внутренней стороне конверта. "Я нахожу комичным то, что лишь немногие люди в Лондоне, похоже, осознают, что распространение электронных коммуникаций, в особенности мобильных телефонов, ведет к интенсификации работы. Разумеется, у меня никогда не было мобильника и я не хочу его иметь", - написал он мне в день нашего знакомства. А речь, собственно, шла, помимо прочего, о публикации "Минета" и других его работ в России.

Было бы абсолютно неправильно причислять Хоума к числу классических бунтарей, "певцов протеста" столь обожаемых в пятидесятые-шестидесятые. "При существующем порядке, когда вещи занимают место людей, любой ярлык компромисс. Борясь с культурой потребления я не бунтую против общества во имя какого-то абстрактного права. Я сражаюсь за мир, свободный от иррациональности капиталистических социальных отношений. Поступая так, я решительно отвергаю романтический индивидуализм, создавший роль бунтаря. Реальность уничтожит все утопические абстракции бунтарства. Я никогда не восхищался так называемыми бунтарями. И, тем не менее, мне нравится уничтожение Тони Хэнкоком героического индивидуализма в его фильме "Бунтарь". Прекрасная иллюстрация приема, благодаря которому сатира растворяет образ и тем самым подрывает концепцию собственнического индивидуализма". (Стюарт Хоум, из интервью).

Хоум родился в южном Лондоне в 1962 году, но большую часть своей жизни прожил в Ист-Энде, что наложило существенный отпечаток на психогеографию его текстов... "Я знаю немного о своем происхождении. Я никогда не встречался с моими биологическими родителями. Я знаю, что они были католиками, и моя мать приехала в Лондон еще тинейджером, в надежде убежать от тисков этой религии". По-настоящему он начал в семидесятые вместе с панк-роком, и долгое время играл в ужасных, по его выражению, ска, панк и инди группах. Ска-бэнд назывался The Molotovs... "странное название, но наш певец состоял в омерзительной партии Троцкистов, поэтому нам пришлось примириться со всей этой отвратной лирикой. Потом я играл в нескольких панк-командах, которые были похожи на The Stooges, с непристойными текстами". (В 1998-м, панк-лейбл Sabotage выпустил музыкальный сборник Хоума разных лет - "Stewart Home Comes In Your Face" ("Стюарт Хоум кончает тебе в морду"). Некоторые из этих текстов были впоследствии включены Хоумом при описании почти вымышленного панк-бэнда Alienation в его первом романе "Pure Mania" ("Настоящая Мания"). Со стебовым же анализом диалектики панка можно ознакомиться в его теоретической работе "Cranked Up Really High: Genre Theory & Punk Rock", изданной CodeX Books.

В школе юный Хоум вообще не помышлял о писательстве. "Меня интересовал только рок-н-ролл и фильмы о Кун-фу! T-Rex были первой группой, на которую я подсел. А потом, с началом панка, я стал ходить на множество концертов... The Damned, The Clash, The Stranglers, хотя потом я уже терпеть их не мог, когда они начали выступать в больших концертных залах. Я был также на куче менее популярных групп... Мне нравились Sham 69, Slaughter & the Dogs, Menace, Cortinas, Lurkers, X-Ray Spex, и масса других.... Чаще всего я ходил на Adam & The Ants, еще до того, как они стали чарт-группой, и на Crisis, до того, как они стали Death in June. Я был и на концертах таких команд модовского возрождения, как The Specials, когда они еще продолжали играть в пабах. В шестнадцать я несколько месяцев проработал на заводе, и после этого опыта решил для себя раз и навсегда - больше я никогда и нигде работать не буду. Я хотел заниматься музыкой, но не слишком-то хорошо играл на гитаре. Я выпускал панк-фэнзин ("Down In the Street" - прим.А.К.), играл в разных командах. К 1980-у уже происходило не так много, в чем бы я мог быть заинтересован с музыкальной точки зрения. Через два года мне надоело делать фанзины, я ушел из группы. Музыкальная сцена наскучила. Из панк-рока я усвоил, что могу играть на любом инструменте, вообще ничего об этом не зная. Я ходил тогда на множество арт-выставок... Помню одну в Институте Современного Искусства в Лондоне. Осмотрев ее, я сказал себе: "Это настоящая хуйня. Я могу сделать гораздо лучше".

Выставка, спровоцировавшая Хоума на временное внедрение в артистический мир, представляла собой пародию на рекламные постеры. "Мне показалось, что она абсолютно неинтересна, если мы говорим о проникновении в суть вещей... Ты же можешь посмотреть на Модернистские рисунки и сказать: "Трехлетний ребенок может так сделать". И это, наверное, правда. Банальщина. Меня тогда заинтересовал не тот факт, что я могу это сделать, а то, как мне удасться вывесить что-то на стене в галерее. Я задавал себе вопрос: "Как становятся художником?" И придерживался при этом противоположной Бодрияру точки зрения... Он говорил, что реальное становится поддельным. Я же утверждал, что поддельное становится реальным. Это мой Гегельянизм. Я просто хотел вывернуть все наизнанку. Или это Сатанизм? Я стал в своем роде музыкантом, или не-музыкантом, поскольку ничего не знал об инструменте, пока не взял его в руки; может я стану таким образом и художником? И я начал рекламировать себя, как художника... И выпустил еще кучу листовок, где говорилось: "Теперь, я - художник".

Тогда же он, по собственному признанию, начал писать "в основном банальную поэзию". "Большинство людей, игравших в рок-группах, переключились на поэзию и экспериментальную музыку, отвратительную на самом-то деле. Одновременно происходило поэтическое возрождение. Все эти ужасные поэты вылезали на сцену и читали свои стихи... Об одних больше никто не слышал, другие же, как Энн Кларк, ну ты понимаешь... Они читали о том, как их достало жить на 29 этаже многоквартирной башни, как их шестьдесят раз грабили и содомизировали. Мне все это казалось унылым. Так что я тоже вылезал и читал банальные трехстишия о фруктах и овощах. Я погряз в банальщине на несколько лет. Это подстегнуло меня к созданию плагиатизма, причем я никоим образом не пересекался с пост-модернизмом, поскольку ничего в этом не понимал. В него врубались все эти кошмарные поэты, разглагольствующие об оригинальности. Мое же отношение было: "Идите на хуй. Если вы собираетесь быть оригинальными, то я буду неоригинальным". И я подсел на плагиат, на что меня подтолкнуло чтение Лотреамона".

Критики и журналисты, писавшие о Хоуме, часто начинали свои статьи со сравнений его стиля и творчества с наследием трэш-маэстро Ричарда Аллена, расистского автора романов о скинхэдах. Этот клишированный стереотип самого Хоума со временем стал сильно раздражать. "Я не думаю, что во многом пересекаюсь с Ричардом Алленом. Я пародировал его прозу, но терпеть не мог его политических взглядов. Полагаю, что мое отношение довольно ясно выражено в предисловии, которое я написал к переизданию его книги "Рабы Сатаны", переизданной CodeX... Ошибочно рассматривать Аллена как отдельное явление, вне контекста. Для меня же он был просто одним из палп-писателей, которых я во множестве читал с десяти до пятнадцати лет. Рассматривать Аллена вне контекста, значит попасть в одну из многих ловушек, установленных буржуазными защитниками "литературной критики". Когда я впервые прочитал Ричарда Аллена, он не произвел на меня особенного впечатления... Наибольшее влияние на меня тогда оказали четыре романа Мика Нормана об Ангелах Ада, что я и отметил в предисловии к их переизданию.

После пятнадцати в своем чтении я стал больше скатываться в ту сторону, которую можно назвать модернизмом и пост-модернизмом. Как и многие тинейджеры, я начал читать Берроуза, Кроули, Дж.Г.Бэлларда, Самуэля Беккета, Джеймса Джойса, сюрреалистов и представителей французского нового романа, типа Аллена Роб-Грийе. А когда мне было уже за двадцать, в 1984-м, я начал перечитывать палп-авторов, таких как Аллен и Мик Норман, и мое отношение к ним, и дальнейшее использование их работ были отфильтрованы восприятием, развившимся после углубленного в своем роде и структурного чтения модернистской и пост-модернистской литературы. Лотреамон и сюрреалисты использовали элементы из палп-фикшн и вставляли их в композиции собственной прозы. И мой modus operandi - если не брать в расчет выбор критически переработанного материала - имеет прямое отношение к этой практике. И хотя влияние на тебя, как на автора, может быть как позитивным, так и негативным, я не думаю, что будет очень уместно и продуктивно говорить о пересечении моих работ и Ричарда Аллена. Имеет больше смысла говорить о моем извращении Ричарда Аллена, о моих пародиях на его работы, и о моем крайне критичном отношении к нему.

Так получилось, что в то время (в 1984-м) я засел в Британской Библиотеке со стопкой книг палп-авторов, читая по шесть или семь романов в день, не только Аллена, но и Питер Кейва, Нормана и многих других. Когда в таком внушительном объеме читаешь одних и тех же авторов, то начинаешь прекрасно разбираться в их стилях... ведь я читал их не просто для собственного удовольствия, а пытаясь на самом деле разобраться в том, что именно и как он делает. И потом мне пришло в голову, что я тоже могу написать что-то в этом духе, но только стебаясь. И тогда же появилась идея всех этих повторов в ходе повествования... Впрочем, еще сильнее на меня повлиял выбор некоторыми палп-авторами ключевых фраз, повторяемых снова и снова... Ричард Аллен не был единственной литературной моделью. Я использовал множество палп-авторов, Мики Нормана, лихо закрученные триллеры Мики Спиллейна и Джима Томпсона, ужастики Лавкрафта, даже фэнтэзи и фантастику. Я подсел на этот материал и попытался деконструктивировать его. Я заимствую множество предложений из книг других людей, и бесконечно повторяю их во всей своей работе, вкрапляя в повествовательную структуру. Когда пишешь книгу, тебе нужно около 60 тысяч слов. Рэймонд Чэндлер когда-то говорил: "Если у тебя кончились идеи, спровоцируй кого-нибудь выбить твою дверь и ворваться внутрь со стволом в руке". Секс-сцены - это отдельная песня. Я делаю их на каждой второй странице, и заранее отписываю каждую. И половина книги уже готова еще до того, как ты ее начал".

В 1984-м, после организации нескольких скандальных нео-дадаистских бесчинств и инсталляций, Хоум присоединяется к анти--арт движению Неоистов. Погружение в историю послевоенного авангарда вскоре побудило его написать самую первую книгу стеб-диалектического анализа - "Издевательство над Культурой" (The Assault On Culture"). "Я не хотел, чтобы меня связывали с чем-то одним... И я бы не сказал, что писательство - это главное в моей жизни. Так уж получилось, что, похоже, я делаю это лучше всего. Даже принимая в расчет все эти штуки со стилем Ричарда Аллена, я просто хотел сказать своим знакомым, что кто-то должен писать подобные книжки об анархистском движении или о чем-то в этом роде. И мне было плевать, кто будет первым - я или кто-то другой. Не прошло и двух лет, как я написал первый рассказ в этом стиле - "Анархист". С ним все прошло удачно, одни по-настоящему полюбили его, другие возненавидели, так что я начал писать все больше и больше, и дописался до первого романа... Мне казалось хорошей идеей насмехаться над всеми этими персонажами, особенно над "Классовой Войной", используя стиль Ричарда Аллена. Во многом из того, что я делаю, можно увидеть всего лишь насмешку над серьезными людьми, представляющими серьезную культуру, потому что я ненавидел то, что они "творили", и что собой представляли".

В восьмидесятые, помимо хронического издевательства над Лондонскими арт-кругами и мистификацией масс-медиа, Хоум организует "Фестиваль Плагиата", и пишет два своих первых романа - "Pure Mania" и "Defiant Pose". В 1990-м он начинает свою знаменитую трехлетнюю "Арт-Забастовку". "Благодаря ей у меня появилось много свободного времени - я читал взахлеб и смотрел сотни видео с кун-фу. За время моего отсутствия, мой образ в средствах массовой информации успешно поддерживали мои друзья, представляясь мной, когда какой-нибудь журналист просил об интервью. К 1993-му я неожиданно обнаружил, что за время своего самоустранения я стал андеграундной легендой, и немедленно устроил целую серию стеб-акций, самыми нашумевшими из которых была раздача нищим и бродягам фальшивых приглашений на вручение Букеровской Премии, обещавших бесплатное бухло и жратву всем присутствующим; пикетирование в Брайтоне концертного зала перед концертом Штокхаузена, когда мы угрожали левитацией здания. Я также уяснил, что наконец-то могу сняться с пособия по безработице, занимаясь тем, что называют литературой. Официально я десять лет был безработным и получал все это время деньги от правительства!"

Идея Арт-Забастовки пришла к Хоуму в 1985-м, когда он разорвал с первыми "Неоистами" (позднее он возродил движение в середине девяностых, замкнув его на себе, и объединив в "Неоистском Культурном Заговоре" десятки разрозненных стеб-радикальных групп по всей Европе, Англии и Америке - см. под его редакцией сборник программных контркультурных текстов "Захватчики Сознания: Читатель в Психологической Войне, культурном саботаже и семиотическом терроризме", о котором Билл Драммонд из KLF, друг Хоума, написал: "Прочти эту книгу и подохни"). Он заинтересовался деятельностью Густава Метцгера, одной из самых ярких фигур ауто-деструктивного искусства шестидесятых. В 1966-м Метцгер проводил в Лондоне "Уничтожение Арт-Симпозиума", а потом объявил первую арт-забастовку в 1974-м году (см. каталог ИСИ). Речь шла о де-товаризации искусства, когда все художники в определенный период времени отказываются выставлять и продавать свои работы в арт-галереях, что в свою очередь нанесет сильный удар по арт-истеблишменту, в лице владельцев галерей, спонсоров, агентов и прочей салонной шушары. Проект Метцгера в семидесятые провалился, поскольку никто кроме него самого и нескольких энтузиастов не хотел в этом участвовать. Подготовка Хоумом новой забастовки, с привлечением как писателей, так и музыкантов, заняла пять лет. К 1989-му, благодаря андеграундной прессе, идея получила широкое распространение в Англии и Америке, особенно в Сан-Франциско. На фестивале плагиата был обнародован памфлет Хоума "Плагиат, Марксизм, Товары и Стратегия их Отрицания". "Однако люди во Фриско восприняли это слишком буквально."Да-а, меня достало, что мое искусство превращено в товар!" Я же был более заинтересован в идеологическом функционировании искусства. Почему корпорации спонсируют искусство, как они используют это в оправдании своей деятельности, как люди из высших классов используют приобретаемое ими искусство или все эти беседы о высокой культуре для доминирования над теми, кому нравилась музыка "Ой!" или панк-рок. Вплоть до 1992-го, когда продажи произведений искусства упали на шестьдесят процентов, было нереалистично пытаться закрыть арт-галереи. Сейчас люди говорят, что совпадение объявленного мною в 1985-м времени проведения забастовки (1990-93) и тогдашнего коллапса рынка искусства было случайным. На самом деле, это был психологический эффект от моей пропаганды. Ну и падение спроса сыграло свою роль... В английском языке есть такая идиома "there is no success like failure" (дословно "нет такого успеха, как провал"). С этой точки зрения провал "Арт-Забастовки" и был успехом. Он значительно замедлил развитие моей "карьеры", как писателя. Я не издавал ни одной работы или давал интервью в течение трех лет. Поскольку я не хотел литературной карьеры в общепринятом смысле этого слова, то был очень доволен таким состоянием дел. Оформив мое бездействие как "Арт-Забастовку" я стал более знаменит, чем многие из тех, кто жаждал паблисити, и благодаря этому расширил аудиторию для своих книг. "Арт-Забастовка" была также отображена в романе Иэна Синклера "Radon Daughters". Разумеется, гораздо труднее иметь дело с успехом, чем с провалом, но я чувствую, что сейчас поднялся до подобных претензий".

До выхода своего романа "Pure Mania" Хоум успел написать несколько рассказов и множество статей и эссе, многие из которых были затем изданы им в отдельных сборниках (выделю "Манифесты Неоистов и Документы Арт-Забастовки", "Неоизм, Плагиатизм и Практика"). Но именно благодаря романам Хоума (последний, "Cunt" ("Пизда"), вышел летом этого года) вокруг его имени за последние десять лет сложился настоящий хардкор-культ. Секс, насилие, патологический садизм - первое, что отмечали "серьезные критики", писавшие о его книгах. Изощренная интертекстуализация, игра со стилями и формами, психогеография его текстов прошли мимо их внимания. По сути дела в его романах есть единственный герой - Лондон; остальные его персонажи подобны фантомам в вечно меняющемся мегаполисе. Все они, как это и происходит в "Минете", уверены в своей правоте, и в таком мире единственные точки соприкосновения - секс и насилие. "У этой страны нет будущего... Я один из ее могильщиков. Патриотизм еще хуже, чем религия... Это ментальный эквивалент дурного запаха изо рта. Эпоха национального государства закончена. Стремитесь к миру без границ! - заявляет самый провокационный автор девяностых. - Я заинтересован в серьезности того, что несерьезно. Я пишу серьезные шутки".

Публикация "Минета" в России продолжит нашу серию "серьезных шуток" в режиме нон-стоп, и знакомство со Стюартом Хоумом только начинается... Бесчисленные blow job-ы этого года, эффектно воплощенные в горящей телебашне именно в тот самый момент, когда книга отправилась в типографию, только подверждают правильность взятого курса. "Пожалуй, возьмем, - сказал Остап. Подайте заявление уполномоченному по копытам".

Алекс Керви.

P.S. T-ough Press в лице издателя выражает искренную благодарность Саре Чемпион и Тони Уайту за помощь в подготовке этой книги. Спасибо также Питеру Айртону из Serpent`s Tail и Джульетт Мэттьюс из The Marsh Agency за оперативное решение вопроса с авторскими правами.

Стюарт Хоум

Минет

ОДИН

Парад в День поминовения привлек несколько тысяч демонстрантов. Они пришли из многоквартирных домов с рядами лоджий, из муниципальных зданий, похожих на крольчатники и из студенческих общежитий. Знакомые лица виднелись там и тут, тусклые как старые пятаки. Продравшись через группу панков, Майк Армилус заметил направлявшегося к кенотафу Быстрого Ника Картера.

- Сдай назад, иначе врежу, - прорычал полицейский, когда Майк попытался прорваться через тонкую синюю линию, разделявшую плотные ряды антагонистов.

Армилус влился обратно в толпу. И очутился на расстоянии плевка от Чингиз И.Гунна - главаря своеобразной секты, известной под именем "Церкви Адольфа Гитлера".

- В чем дело, Майк? - спросил Мясник после того, как Майк наткнулся на своего бывшего товарища по комнате. - Таким несчастным я не видел тебя с тех пор, как ты уронил в туалет 50-ти пенсовую монету.

- Это был фунт! - поправил его Майк, и улыбнулся.

- Серьезно, Майк, - настаивал Мясник. - В чем дело?

- Мне показалось, что я видел, как Быстрый Ник Картер пробивается в сторону Сапога Хьютона.

- Ты, видимо, ошибся, - прошипел Мясник, - Ник никогда не примкнет к Англо-Саксонскому Движению.

- Я не... - начал Майк, но споткнулся на середине предложения, отвлеченный новым зрелищем: два панка накинулись на полицейских.

Быстрый Ник Картер создавал с другой стороны тонкой синей линии беспорядка больше, чем все остальные. К сожалению, нацистские "распорядители" взяли его в плотное кольцо, когда ему не хватало только нескольких секунд, чтобы достичь груды венков наваленных у кенотафа. Теперь у Ника уже не было времени, чтобы обнаружить взрывное устройство, которое, как он знал, национал-провокаторы "посадили" среди цветов и тем более избавиться от него.

- Ты, блядь, что здесь делаешь? - спросил "распорядитель" Партии Отсутствующего Будущего.

- Любуюсь подношениями нашему национал-мученику Иану Стюарту.

Картер лихорадочно соображал. Драться не было смысла. Если дело дойдет до потасовки, то полицейские все равно его выдернут отсюда быстрее, чем он найдет бомбу. Он поднял венок и сделал вид, что им любуется.

- Не трогай цветы! - зарычал "распорядитель". - На этот раз я закрою на тебя глаза, но держись подальше от цветов.

- Камрад по расе! - взмолился Ник. - Я...

- Заткнись! - зашипел "распорядитель". - И не вздумай спорить. Радуйся, что тебе голову не оторвали. Если бы я не видел, как ты выпиваешь в "Лопатке", я бы подумал, что ты красный! А сейчас - вали!

Бывший лидер Классовой Справедливости смешался с основной массой нацистской молодежи. Ник решил выждать. Если анти-демонстранты прорвутся через полицейский кордон и фашистские "распорядители" ввяжутся в драку, то у него появится еще одна возможность обнаружить бомбу.

Двум панкам, сцепившимся с полицейскими, удалось, до того как их арестовали, сбить шлем с головы одного из констеблей. Четырех их товарищей тут же задержали при неудавшейся попытке освобождения. Армилус заметил Стива Драммонда неподалеку от места драки. Было очевидно, что вождя анархистов не радовала перспектива вывести остатки своих сил против полицейских.

Менталитет членов Классовой Справедливости Майкла коробил. У этих пиздаболов считалось нормальным быть повязанным за попытку навалять легавым. Для них перспектива шестимесячной отсидки казалась ниспосланной небом возможностью повысить свой рейтинг. Классовая Справедливость была более заинтересована в тюремной баланде, чем в том, чтобы взаправду дробить черепа полицейских. Отсидка в тюряге показала себя проверенным средством, чтобы доказать приверженность делу революции, и, к тому же, давала засветку в прессе.

- Я хотел бы поблагодарить полицию за то, что она здесь сегодня появилась, - орал в мегафон "распорядитель" партии Отсутствующего Будущего, - и за ту замечательную работу, которую они провели, несмотря на то, что парламентские доброжелатели связали им руки бюрократической мудотней. Кроме того, я хотел бы заверить всех, что правительство ОБ лишит гражданских прав всех преступников и даст тем самым судам такие полномочия, которые действительно станут сдерживающим фактором для беззакония.

- Подстригись, грязная свинья, - прокричал Быстрый Ник какому-то расфуфыренному сквоттеру, когда этого мудозвона оттаскивала полиция.

Ник ненавидел левацких мудаков, эксплуатировавших рабочий класс и паразитировавших на нем. Они были ничем не лучше нацистов! По его понятиям даже ползающая в грязи змея не опускалась так низко, как эти позаканчивавшие закрытые школы леваки, которые выступали в авангарде любой заварухи в любом созревшим для сноса квартале центрального Лондона.

Постепенно гнев Картера перешел в отчаяние. По всей вероятности, столь необходимая ему заваруха так и не начнется. В эти напряженные мгновения, когда счет шел на секунды, Нику понял, что ситуация выходит из-под его контроля. Если не начнутся массовые беспорядки, которые могли бы сыграть роль отвлекающего момента, то ему не удастся предотвратить провокацию фашистов.

Картеру была отвратительна толпа, собравшаяся по обе стороны полицейского оцепления. Ни у тех, ни у других не хватало храбрости прорваться через стену легавых и кинуться в решительный бой со своими политическими противниками. Они скорее передерутся между собой. Несколько человек из Партии Насилия грозили лидеру Белого Семени Христова Нарциссу Бруку. Если дело дойдет до драки, то у Брука маловато шансов выстоять. Вся его "паства" состояла, может быть, из дюжины малолетних телок. Севернее, между левацкими группировками Спартаковской Рабочей Группы и Лиги Рабочих страсти так и кипели. Однако если троцкисты окажутся в состоянии договориться между собой, то, по всей вероятности, они объединятся лишь для того, чтобы бить анархистов.

- Гарри Робертс наш друг! - донеслось из группы анархистов, которые поддерживали Классовую Справедливость.

- Он мочит легавых, - скандировало в ответ пара десятков Англо-Саксонских идиотов.

- Нет, нет, нет! - Кричал Сапог Хьютон. - Мы должны быть на стороне полиции. Не надо плясать под антипатриотическую дудку красных!

Но Сапог был не в состоянии побороть общее культурное наследие спальных районов, которое его сторонники впитывали в себя каждое субботнее утро. Сотни юнцов, вышедших к кенотафу для того, чтобы бить друг друга, неожиданно объединила ненависть к легавым.

- Верните его на улицы, пусть он еще кого-нибудь убьет, - ревели они.

В этот короткий миг единения тысяча сердец билось как одно - члены Классовой Справедливости, Партии Отсутствующего Будущего, Движения Управляемой Активности, Партии Насилия, Невидимого Стяга и Англо-Саксонского Движения вместе скандировали в поддержку убийцы полицейского в Шепердс-Буш. Однако ни один из троцкистов им не подпел, ибо марксизм-ленинизм - учение для детишек из колледжа, которые не прошли испытаний тяжелыми ударами судьбы. Наслаждаясь парниковым существованием, эти мудаки так и не научились ненавидеть закон.

Фашистские и троцкистские "распорядители" с обеих сторон полицейского кордона пытались сдержать молодняк, который рвался к полицейским. Идеологи потеряли власть над рабочей молодежью и над выходцами из низшего среднего класса, осознавшими в тот момент необходимость объединения, как против полиции, так и против людей, осуществляли политическое руководство над ними самими.

Быстрый Ник Картер воспользовался этим самым моментом для того, чтобы вырваться из толпы и пробраться к кенотафу. Но в считанные секунды перед ним вновь выстроилась цепь фашистских "распорядителей". Картеру пришлось предпринять тактическое отступление. Майк Армилус с радостью отметил, что легавые зассали. Он также заметил, что бывший вождь Классовой Справедливости Ник ретировался со сцены.

Пока было много толкотни и перепихивания, но до серьезной драки ни с одно из сторон полицейского кордона дело не доходило. В большинстве случаев обмен ударами происходил между молодняком и "распорядителями". Участие полиции ограничивалось тем, что легавые время от времени выдергивали наобум какого-нибудь парня из толпы.

Патриция Гуд только что вышла с выставки авангардной керамики в Институте Современного Искусства и очутилась в гуще событий. Стив Драммонд засек эту птичку, когда та пыталась прорваться к станции метро Вестминстер. Патриция ему понравилась. Как бисексуал, он высоко котировал худых телок с длинными белыми волосами.

Но пока Драммонд придумывал, с какой фразой ему обратиться к биксе, чтобы склеить ее, взорвалась заложенная фашистскими провокаторами бомба. Завеса огня закрыла на миг кенотаф, и, когда стих дикий грохот, на несколько секунд воцарилась шокирующая тишина. Дальнейшие события развивались именно так, как и планировали лидеры нацистской террористической организации Спортклуб Тор 33. Они предположили, что даже придурок-конспиролог не догадается обвинить крайне правых во взрыве кенотафа, изувечившем массу фашистской молодежи. Во всем будут винить красных, и вот тут-то мягкотелые патриоты превратятся в непримеримых националистов за одну ночь! Даже тюфяки тори будут требовать крови коммунистов!

Тинэйджеры с расплывчатым нацистским мировоззрением, которые за несколько минут до этого были готовы ринуться по полицейских, теперь сомкнули с ними ряды для того, чтобы избивать демонстрацию анти-националистов. Всех правых объединило желание отмстить за разрушение кенотафа! Забыв на время старые распри, силы реакции решили заняться сведением более свежих счетов.

Но после того как первой волне нападающих не удалось смести противника, объединенный фронт нацистов и полицейских быстро начал терять свой задор. Они ожидали, что красные развернутся и убегут. Но если до того левакам не хватало смелости, чтобы прорваться через полицейский кордон, то сейчас, когда напали на них, они продемонстрировали полную решимость защищать свою территорию всеми видами импровизированного оружия. Вскоре передовые ряды блока реакционных сил развернулись и ринулись назад, сметая накатывавшие следом ряды собственных братьев по расе.

В последовавшей суматохе те нацисты и полицейские, которых не свалили с ног наступающие леваки, принялись драться между собой, в попытке избежать возмездия революционеров. Но и в этой схватке нацисты потерпели сокрушительное поражение: немало крепких фашистских черепов треснуло под ударами дубинок.

Стив Драммонд в тот день не принимал активного внимания в акции. Он переключил все свое внимание на Патрицию Гуд... Стив завел девушку, сильно перепуганную взрывом, в кафе Института Современного Искусства, и начал утешать ее за чашкой чая.

- Я бы ни за что не догадался, что ты журналист, - вздыхал Стив.

- Это вовсе не такая блестящая профессия, как полагает большинство людей, - отвечала Гуд. - Я работаю в католической газете и нам неинтересна та грязь, которая заполняет желтую прессу. Мы занимаемся только теми новостями, которые интересуют людей, посвятивших себя истиной религии.

- Ненавижу журналистов и христиан, - сказал Драммонд, словно выплюнул.

- Бог ты мой! - воскликнула Патриция. - Надеюсь, что это не помешает нам остаться друзьями.

- Ни в коем случае, - доверительно протянул Стив. - Ты мне нравишься, честное слово.

Молл и Хорз-Гардз-Парэйд очистили от демонстрантов. У большинства анархистов хватило здравого смысла исчезнуть после того, как они нанесли сокрушительный удар по силам реакции. Тех, кто не сделал ноги, полиция забрала быстро. Полицейские подкрепления все еще входили на Молл, поскольку пронесся слух, будто запланирована атака на Букингемский дворец.

Лидер Группы Рабочих Спартаковцев Мартин Смит помогал полицейским в расследовании. Смит добровольно оказывал помощь полиции, дабы британская публика не путала беззаконных анархистов с настоящими наследниками короны Троцкого. Полицейские разрешили Мартину сотрудничать с ними, понимая, что он защитит правоохранительные органы от возможной критики за их работу во время беспорядков у кенотафа.

- Спрашиваю тебя в последний раз, - проблеял Смит после того, как полицейский ударил анархиста по кличке Пес по почкам. - Как зовут членов Классовой Справедливости, которые заложили бомбу под кенотаф?

- Классовая Справедливость к бомбе не причастна, - сказал Пес, выплевывая кровь и осколки зубов.

- Не лги мне! - взвизгнул Мартин и лягнул подозреваемого в живот. - На этот раз анархисты зашли слишком далеко, и я сделаю все, чтобы ваших вожаков надолго упрятали за решетку!

Пес не ответил. Он потерял сознание, отчего допрос пришлось сразу прекратить. Два констебля оттащили обмякшее тело в камеру. Только Смит закурил, как на столе зазвонил телефон.

- Да, - рявкнул спартаковец в трубку.

- Мартин, это инспектор Ньюман. Мы, похоже, знаем, кто подложил бомбу. Несколько распорядителей Партии Отсутствующего Будущего видели, как этот тип вился рядом с наваленными у кенотафа венками. К сожалению, тогда они этого козла не узнали. Однако только что мы опознали его по фотографиям в архивах.

- Да, да, - радостно взвился Смит. - Кто он?

- Ник Картер, - ответил инспектор.

- Господи! - Мартин был вне себя. - Я-то думал, что он ушел из политики.

- По всей видимости, нет, - констатировал очевидное Ньюман. Предположительно он устранился от руководства Классовой Справедливостью лишь для того, чтобы уйти в подполье.

- Как ты собираешься представить его прессе? - поинтересовался троцкист.

- Как лидера Классовой Справедливости, - хихикнул полицейский. - Если начать объяснять, что он уже не член организации, то это только запутает общественность. Сейчас, когда у нас есть возможность получить широкую народную поддержку, педантичность ни к чему. Я собираюсь уничтожить анархистское движение. Голова Быстрого Ника будет лежать у меня на подносе!

- Хорошо, - ответил Смит.

- Я думаю, мы оба согласимся в том, что Британию надо защитить от сумасшедших боевиков и подрывных политических идеологий, - петухом пел инспектор.

- Да, да, - отвечал ему Мартин.

Подобные мысли высказывались и на собрании Спортклуба Тор 33 организации, единственной целью которой была координация действий Партии Отсутствующего Будущего, Англо-Саксонского Движения, Брикстонских Черных Сепаратистов и Партии Насилия. Членство в этом секретном заговоре являлось привилегией, даруемой горстке националистических лидеров, которые были достаточно идеологически гибки, чтобы совмещать свои взгляды с целями и задачами стоявшей за их спиной Индустриальной Лиги.

- Мы должны сделать все, чтобы замарать их грязью! - бушевал Адам Уайт.

- Не ори, - с досадой сказал Найджел Деви. - Думаю, что по этому вопросу мы все одного мнения. Индустриальной Лиге нужны результаты, - и она готова за них заплатить хорошую цену!

- Послушай, этнический, не надо со мной дипломата из себя корчить! отчаянно пытаясь утвердить свой авторитет, Уайт регулярно прибегал к оскорблениям.

- Адам, не надо меня оскорблять, ты же знаешь, что я сын Савитри Деви и что мой отец брахман, а это делает меня чистокровным арийцем.

- Рядовые члены Партии Насилия могут тебе поверить, но меня ты не проведешь. Я никогда не видел твоего свидетельства о рождении - и даже если ты и сможешь доказать свое брахманское происхождение, я тебя все равно за белого не считаю. Брахман ты или нет - по моим понятиям ты - этнический. У себя в Индии ты, может, и проканаешь за потомка нордических племен, которые принесли культуру субконтиненту, но здесь в Британии ты всего лишь еще один иммигрант.

- Моя мать наполовину англичанка. Она широко известна как активистка, боровшаяся за Белое Единство и за окончание культурного разделения среди нордических народов.

- Другими словами, - отпарировал Адам, - она была полукровкой.

- Фанатик! - бушевал Найджел.

- Давайте займемся делом, - вставил Мат Дрэд. - Как лидеру Брикстонских Черных Сепаратистов мне неинтересны ваши сектантские распри. Какой смысл спорить? Если мы не сможем вместе работать, то Индустриальная Лига всех нас выебет в плане финансирования.

- Мат прав, - заключил Сапог Хьютон. - Вернемся к повестке дня. Ваши "распорядители" связались с полицией и опознали Быстрого Ника Картера как человека, который подложил бомбу? - спросил Дрэд лидера Партии Насилия.

- Да, все идет по плану, - заверил его Деви.

- Надеюсь, что мы поступили правильно, - опять встрял Уайт. - Из моих разговоров с Картером в "Лопатке" у меня сложилось впечатление, что если над ним еще немного поработать, то из него выйдет настоящий приверженец национализма. Он мог бы быть очень ценным приобретением для движения.

- Бредни! - закричал Деви. - Он просто стукач, и не более того. Во-первых, он нам никогда не называл нам своего настоящего имени. Во-вторых, после того, как мы позволили ему подслушать, как мы обсуждаем план взрыва, этот подонок попытался обнаружить взрывное устройство.

- Но к легавым он же не пошел, верно? - возразил Адам. - Может быть, его волновало то, что рядовые члены движения понесут увечья.

- Адам, - в голосе Найджела звучала снисходительная нотка. - Он анархист, и в силу этого считает, что полиции не надо сообщать ничего. Кроме того, если бы у Картера присутствовало патриотическое сознание, он бы понял, что многих мужчин и женщин придется принести в жертву для того, чтобы Британия снова стала Великой.

- Из уст этнического все это звучит круто!

- Либерал! - взвыл Деви.

- Бога ради! - проскрежетал в негодовании Дрэд. - Давайте продолжим собрание. Нам дали следующие инструкции: очернить левых и анархистов. Индустриальная Лига желает сдвинуть страну вправо. Мы уже обсудили все то, что произошло у кенотафа. Теперь нам предстоит решить, необходимы ли новые беспорядки.

Сортирный Рулон Бэйтс с нетерпением ждал выхода на новую работу. Он просидел без работы более двух лет. Жизнь на пособие сильно ударила по его гордости. В тот момент, когда Бэйтс стал лишним человеком, за плечами у него уже было десять лет постоянной занятости. Он полагал, что найдет работу в течение нескольких недель. Однако дни шли, и его врожденный оптимизм начал увядать. В начале его еще время от времени приглашали на собеседование, хотя всегда отвечали. Шли месяцы, и вызовы на интервью к потенциальным работодателям становились все реже и реже.

Сортирный Рулон потерял уже более восьмисот вакансий, когда ему, наконец, предложили место на складе в компании "Лэйбл Клотинг Лтд.". Мысль о том, что скоро он будет получать приличные деньги за честно отработанное время, придала ему сил, и он отказался от таблеток антидепрессантов, которые стал в последнее время принимать. На его удачу менеджером по кадрам в этой компании оказался Элан Джоунс. В восьмидесятых он был другом Сортирного Рулона, и они вместе регулярно посещали эйсид-хаусовские рэйвы. Именно Элан и наградил Бэйтса его кличкой. В первый свой визит к Джоунсу Бэйтс пошел посрать и с ужасом обнаружил, что ему придется вытирать задницу старыми газетами. Он выскочил на улицу и купил двойную упаковку модной туалетной бумаги. Элан незамедлительно прозвал его Сортирным Рулоном, и кличка прижилась.

- Г-н Бэйтс, - сказал Джоунс, когда его друг появился на работе в первый день. - Возникла небольшая проблема. Не могли бы вы пройти со мной в офис?

- В чем дело? - бурно запротестовал Сортирный Рулон.

Он не получил ответа до тех пор, пока не уселся в офисе менеджера по кадрам. Элан сел за стол и вид у него был крайне озабоченный.

- Послушай, Сортирный Рулон, - вздохнул Джоунс. - Я знаю, что мы вот уже четыре или пять лет не общаемся, но все равно ты для меня друг. Я тебе скажу то, что ты знать, в общем, не должен. Я рискую головой, поэтому не подведи меня и не пизди встречным и поперечным о том, как ты эту информацию получил. Моя компания не даст тебе работу, потому что ты в черном списке Индустриальной Лиги.

- Что? - филином ухнул Бэйтс. - Ты что, показываешь мне на дверь? Черт возьми, Элан, я был без работы два года. Я на коленях готов ползать, чтобы работу получить. Я в отчаянии. Я в таком отчаянии, что уже полностью свою гордость потерял, и поэтому не надо пинать меня, когда я в таком положении. Я сделаю все, чтобы получить работу на складе.

- Извини, Сортирный Рулон, - ответил Джоунс. - Я тебе ничем не могу помочь. Компания не разрешает мне брать на работу тех, кто находится в черном списке Индустриальной Лиги. Моей власти здесь недостаточно.

- Это, блядь, что за хуйня такая - эта Индустриальная Лига? - со слезами в голосе спросил Бэйтс.

- Организация, улучшающая отношения между рабочими и индустриальными воротилами, - объяснил менеджер по кадрам. - Она стремиться повысить производительность в промышленности, чтобы страна вновь встала на ноги и опять заняла свое место в ряду ведущих мировых держав.